Хроники Порубежья
Шрифт:
— Да не видел я его, Байду, то есть, — промямлил Митька. — Он же тихий, как это самое.
— А чего ему шуметь? Вы, ребята, чего ждёте? — Воробей перевёл взгляд на Ермощенко и Саню, — Я вам тоже должен чего-нибудь сказать?
— Ничего ты не должен, — хмуро ответил натуральный кузнец. — Так мы пойдём?
— Так идите.
Проводив взглядом Митьку со товарищи и, убедившись, что те отправились в нужном направлении, воевода неторопливо пошёл вслед за ними по свежевытоптанной тропинке. Маленькие глаза его в припухших веках, смотрели не мигая, казалось, не ощущая назойливого дыма, клочья которого, придавленные загустелым
Двое телохранителей, лениво переговариваясь и загребая траву подошвами сапог, брели, поотстав на несколько шагов.
Походный быт отличается тем, что весь он на виду, словно вывернутая наизнанку одежда, каждым своим швом и рубчиком. Так же и чувства людей, вырванных из привычных условий существования, обостряются до того, что легко прорезываются сквозь истончившиеся покровы приличий и обычеев. И то, что раньше скрывалось от постороннего взгляда, готово обнаружится в каждом движении и каждом слове. Проходя, междКаждый был занят. А те, у кого дела не было, спали, или хоронились где-то по за кустами, зная нелюбовь воеводы к праздному времяпровождению.
Но беда, по мнению Воробья, была в том, что дела эти все были не главные. Ни собранный хворост, ни сваренная каша, ни искусно сложенный шалаш, ни свежая заплатка на рубахе, всё это ничего не будет стоить, когда дойдёт до боя. И все эти занятые люди в любой момент, стоит только вылететь из лесу коннице буджаков, все они убедятся, что всё, чем они были только что так заняты, не спасёт от гибели и плена. Потому что на войне главное дело — ратное. А вот с этим-то былоИ таким образом, можно было сказать, что все эти люди занимались не тем, что надо, а это ещё хуже, чем ничего не делать, потому что усыпляло их, создавая иллюзию того, что они не тратят время даром.
И неустрашимый воевода, проходя по лагерю и кивая в ответ на приветствия, вдруг как в яму проваливался в приступы страха, такого сильного, что испарина выступала на лбу. Он знал законы войны и слишком хорошо представлял себя, что произойдёт при столкновении этого воинства не с шайками мародёров, готовых бежать при малейшей опасности, а с конницей буджаков Всё что он мог сделать для них, это разбить на десятки и сотни, и каждую подходящую минуту безжалостно муштровать., торопясь сделать из них воинов, раньше, чем кончится затишье. А что затишье это очень скоро кончится, он ощущал всей шкурой. Время, отпущенное ему, истекало.
Пока здесь варили кашу и нянчили детей, совсем неподалёку всё гуще летели стрелы и звенело железо. Это высланные на все стороны дозоры сшибались с вражескими разъездами, которые словно тонкой, но прочной паутиной, опутывали всю округу.
Костяк и ударную силу войска Воробья составляли те, с кем он ушёл из-под стен готфской столицы. Их, старых порубежников, было всего сотни полторы. Этих ратной наукой не утруждали, они сами могли научить кого угодно.
Но с приходом в землю выдричей, под знамёна воеводы хлынул поток беженцев и погорельцев. За годы мирной, хотя и подневольной, жизни, здешние обитатели утратили боевые навыки, те, в ком просыпался дух воинственных предков, уходили на север, туда, где простирались владения свободных племён, или же нанимались в дружины готфских конунгов. Оставшиеся были не склоны к авантюрам, предпочитая верный кусок хлеба. Власть готфов в этом лесном краю была необременительной, а унов здесь не видали так давно, что почти забыли о их существовании и не заметили даже падения унской державы. Не заметили бы и падения готфского королевства, но с ним рухнула и последняя преграда,
А люди всё приходили.
Буджаки чего-то ждали, но дозоры, высылаемые во все стороны, неизменно наталкивались на их разъезды. И мелкие стычки, происходящие с переменным успехом, происходили постоянно. В лагерь то и дело приводили пленных, но это были простые воины, которые ничего не могли поведать о замыслах противника.
Воевода с тоской вспоминал те времена, когда был простым сотником и мог положиться на каждого из своих людей. Когда не раз и не два бывало так, что окруженный и прижатый к стенке, он просто распускал свою сотню, назначив только место сбора. И мог быть при этом совершенно уверен, что через несколько дней вся сотня, по одному, по двое просочившись сквозь кольцо, соберётся там, где указано.
Теперь он не мог позволить себе такой роскоши.
Порядки, заведённые воеводой, были далеко не всем по нраву. Воробей это знал, но продолжал твникто другой.
Знали это и другие.
— Берегись, подколят тебя, — не раз предупреждал Ясь. — Ропщут людишки.
Воробей отнесся к предупреждениям спокойно.
— Чтоб подколоть, надоПусть ропщет. Кто жив останется — спасибо скажет. А делом их не занять, друг друга перережут раньше, чем буджаки до них доберутся, праздность до добра не доведет.
Воробей Для остальных учения были обязательны, за отказ положили смерть. Вольные или одичавшие люди далеко не всегда легко подчинялись этому диктату. Почти в каждой группе, которые чуть ли не каждый день набредали на лагерь, находились упрямцы, которые доводили дело до логического конца. Если поблизости случался Воробей, то он не гнушался сам приводить свой приговор в исполнение. После такого часто лагерь покидали несколько человек, но на их место тут же просились новые.
— А где этот, долговязый?
— Хлопнули.
— О чем это он? — спросил Митька.
— Что отдыхать культурно не умеют, поэтому вероятно будет дрючить до победного конца.
— Крут Воробей
…………….
Митька сразу понял, что из них собираются делать пехоту.
Учили становиться в ёжики, по трое и по четверо, спина к спине, на тот случай если строй будет прорван, чтоб не убегали, сломя голову, бесполезно погибая от ударов в спину, а собирались в ёжики.
Учили строю, когда воины выставив стену щитов, выставляли копья. Против такого построения конница бессильна, но только если не дрогнет никто, не покинет своё место в строю.
……………
Впрочем, немало времени отводилось и на индивидуальные занятия, это, по митькиному разумению, была дань специфике малой, лесной войны, в которой схватки больших отрядов, стенка на стенку, были редкостью, а в основном всё сводилось к бесчисленным стычкам малыми, редко больше десятка, силами, к засадам и внезапным нападениям.
……………
Сочтя на этом теоретическую часть воспитательной беседы законченной, Воробей перешел к практическим занятиям.
(Сомкнись! — надрывался Вейвода, и парубки, топая сапогами, сбивались в круг, грозно выставив перед собой копья. Конница — справа. На отбой! — сыпались с седел и составляли брыкающихся коней.)