Хроники разрушенного берега
Шрифт:
Возвращаясь из маршрута, Угарцев с трепетом ожидал неприятностей – за не полностью выполненный объём работ, потерю снаряжения и складирование образцов в тундре, что, в общем-то, не было предусмотрено планом работ. Однако неприятности Угарцева полностью затмила одиссея его коллеги по отряду Сани Киселёва, который потерял всё снаряжение во время тундрового пожара и чудом спасся, случайно наткнувшись на стойбище оленеводов.
Начальник отряда Костиков в результате был снят с должности и переведён обратно, в Южную Сибирь…
А образцы потом целую зиму собирали по тундре.
Золота на участке Угарцева в итоге не нашли, но корифеи управления посчитали сделанную работу удовлетворительной.
История девятая. Несчастная ночёвка ботаника Кудинова
Наступала ночь – или то, что считалось ночью на реке Амгуэма в середине июля. Невысокие поросшие мелким ивняком и лишайниками увалы зазолотились от лучей низкого ночного полярного солнца. Ботаник Юрий Кудинов внимательно осмотрел горизонт и попробовал «погадать на погоду». На горизонте ярко поблёскивал лёд: там располагался и ехидно щурил глаза на приезжего Северный Ледовитый океан, а в его присутствии любое гадание на погоду получается особенно плохо. Тем не менее Кудинов решил рискнуть.
В тех местах, где проходили Юрины маршруты, кусты были кривыми не как хрестоматийные турецкие сабли, а, наверное, как египетские иероглифы. Поэтому он специально носил с собой два шеста – один использовал как посох во время маршрутов, а другой носил притороченным к рюкзаку. На стоянке же Кудинов растягивал между этими двумя шестами свою маленькую коньковую парусиновую палатку «Утро».
Он выложил с подветренной стороны листы газеты со свежими сборами флоры Янранайских холмов, прижал их камнями к сухой гальке. Таким образом свежесорванные растения могли немного подсохнуть за ночь, что увеличивало их шансы благополучно добраться до гербария Ботанического института Академии наук СССР – крупнейшего хранилища растительных коллекций Советского Союза.
Юра ещё раз скрупулёзно проверил, как расположены гербарные листы, подумал, не сдует ли их случайным порывом ветра, не наберут ли они лишней влаги от сырого субстрата, вместо того чтобы эту влагу отдать в воздух и высохнуть до воздушно-сухого состояния, – словом, задал себе несколько десятков вопросов, ответ на которые мог быть только один – может быть. То есть поступил как настоящий профессионал, пускающий некое дело на самотёк в течение довольно длительного времени.
А после поступил как философ, пробродивший в одиночку по Крайнему Северу не один десяток лет: укрепил на палке литровую закопчённую дочерна жестяную банку, развёл в кипятке четверть пачки терпкого дефицитного чёрного индийского чая «со слоном», раскурил трубку и сел на краю амгуэмской террасы, медитируя на змеящуюся под обрывом муаровую ленту реки. Солнце потихоньку садилось, небо на северо-западе залило золотом, палатка и сидящий возле неё человек выглядели диковинными изломанными силуэтами среди плавных очертаний холмов приморской тундры.
Юрий Кудинов не подозревал, что наступающая ночь будет едва ли не самой беспокойной в его жизни.
Ах да, я забыл сказать, что Юрий Кудинов принципиально не носил никакого оружия.
Проснулся он от того, что на его лицо обрушилось влажное полотно палатки. Затем сверху его сильно ударило что-то тяжёлое и шипастое, правую ногу свело в каком-то клыкастом капкане, по икрам потекли тёплые струйки крови. Над обрушившейся палаткой что-то ворочалось, плохо пахло и урчало.
Юрий Кудинов понял, что на палатку напал медведь, и этот медведь сейчас схватил зубами его ногу и тащит наружу.
Первое, что сделал Юра, – страшно закричал. Не чтобы отпугнуть зверя, а просто от страха. Затем начал биться в ткани, периодически пытаясь попасть второй ногой туда, где, судя по всему, у медведя находилась морда. Однако нога у Юрия путалась в спальном мешке, и это очень сильно ослабляло его удары. Кроме того, медведь, почуяв беспокойство, перехватил челюстями другую ногу и тем самым полностью лишил Кудинова свободы манёвра.
– Левая нога, та, которую зверь схватил первой, у меня ничего не чувствовала и не слушалась. Я просто ощущал, что по ней течёт кровь, а делать ею уже ничего не мог. Зверь же тащил меня, прямо как есть, в скомканной палатке и спальном мешке, прямо по тундре, а я даже взмахнуть руками как следует не мог! Мокрая парусина облепляла меня полностью, я орал и, наверное, со стороны представлял собой презабавнейшее зрелище: медведь тащит по тундре копошащийся и орущий брезентовый свёрток. Но я-то отлично понимал, что проклятая тварь сейчас задавит меня и съест, а я даже стукнуть её как следует не смогу!
Судя по всему, крики и рывки Кудинова начали всерьёз раздражать мишку, и он несколько раз рванул когтями его по бёдрам. Кровь потекла ещё обильнее, Юрий закричал сильнее, и медведь, видимо, решил покончить с этим криком раз и навсегда.
– Медведь отпустил правую ногу, которая теперь так же отказалась слушаться, как и левая, чуть-чуть отошёл в сторону, затем зашёл со стороны головы и вцепился зубами мне в плечо. Боль была адская, я чувствовал у лица вонь его пасти – гораздо-гораздо сильнее, чем у человека, который годами не чистит зубы. Вот тогда я и понял, что слова «зловонная пасть» – это не фигура речи. Но мне тогда было ни до чего, я взял и заорал так, как не орал никогда в жизни, прямо в морду ему заорал. И знаешь, он отпустил меня. Сперва я услышал, как он чуть отошёл, ворча при этом. Затем ворчание стихло. И всё. Ни шагов, ничего.
Лежу я, лежу – и чувствую, что кровь из меня прямо ручьями вытекает. Пошевелиться боюсь и не шевелиться боюсь. Понимаю, что могу так и помереть, не шевелясь. А палатка-то с полом, я в ней действительно, как в мешке, лежу.
Начал потихоньку из мешка выбираться. И слушаю всё время: где медведь? Не слыхать его – я снова барахтаюсь. Мешок весь липкий от крови, промок насквозь, прямо подо мной моя же кровь и хлюпает. Больно, что шиздец как. Но я всё-таки в том бардаке нашёл свой нож, палатку рубанул – хоть видеть стал. Огляделся – медведя нет нигде. Разрезал в палатке дырку побольше, вылез и из мешка, и из палатки. Посмотрел на себя – матерь божья! Кальсоны изодраны, всё в крови. В дырках мясо голое торчит. Правая рука не шевелится вообще: видимо, скотина мне ключицу перекусила.
Затем Кудинов доковылял кое-как до берега реки, снял с себя всю одежду и хорошо-хорошо вымылся. Большая часть ран были поверхностными, однако на ногах и на плече было несколько сквозных прокусов. Чувствовал он себя, как изрядно поколоченная боксёрская груша.
Вода в Амгуэме была, несмотря на июль, абсолютно ледяная, и кровь немного утихла. Абсолютно голый, израненный и окровавленный, Юра уселся на берегу и стал думать.
В рюкзаке у него была аптечка с минимальным для физически здорового полевика набором медикаментов: один индивидуальный пакет для перевязки, йод, валидол, несколько бактерицидных пластырей, аспирин, тетрациклин и средство от поноса.
– Тетрациклин и средство от поноса я сразу отставил, – рассказывал Юра. – Во-первых, поноса у меня не было, а во-вторых, тетрациклин хоть и предотвратил бы заражение, но он сильно бьёт по организму в целом. А организму моему нужна была полная мобилизация.
Идти Кудинову надо было около тридцати километров вверх по реке: там, он знал, стоит лагерь геологов. В принципе, это задача всего одного дня для физически здорового человека: берега Амгуэмы в этом месте представляют собой высокие сухие галечные террасы – хвосты древней морены, и ходить по ним – одно удовольствие.