Хроники семьи Волковых
Шрифт:
— Кто поёт в воскресенье? Александр Волков? Обязательно пойдём!
Работал отец в главной комнате дома, в горнице. На длинной широкой скамейке раскладывались кожа, инструменты. Рядом стояла табуретка вся в дырках от гвоздей — на ней он шил, прибивал. Сам сидел на специальном крутящемся стуле. Кожи отец покупал полуфабрикатные, и дома их разминали — «катали», — делая мягкими, эластичными, смазывая при этом специальными растворами и маслами. «Катанием» занимались взрослые и дети, кроме маленькой Ани и убогой Гали — одной из старших сестёр. Особенно не любил эту процедуру брат Денис. Как увидит разложенные на широкой лавке новые кожи, так и начинает ругаться:
— Опять эти
Отец любил выпить и выпивал крепко. Как повезёт на базар сапоги продавать, так с базара обязательно — в шинок. Это если дело было зимой. Летом же — на кладбище, которое тоже располагалось рядом с базаром. И даже если мать ездила с ним, никак не могла увести его сразу домой. Возвращалась одна и ждала. Если долго не приходил, шла за ним, отлично зная у какой могилки с какими дружками он пьёт. Или посылала сына Дениса. Приходилось Денису ходить за отцом и после воскресных служб: Александр пил с попами и дьяконами в домике при церкви. Мать ругала его:
— Сына позоришь! Он уже парубок, девчата на него заглядываются, а он ведёт по городу пьяного отца! Стыдно!
Сколько раз отец давал слово бросить пить, но сдержать его не мог. Однако от его пьянства материального урона семье никогда не бывало: отец не пропивал вырученные деньги, ничего не выносил из дому. Наоборот: отрезвев, работал так старательно, стараясь искупить вину. И пьяным он был не злой, не буйный — весёлый, добрый. Дети так даже любили его выпившего: он раздавал деньги, позволял к себе в карманы залезать, пел, ласкал их. Вот только спать уложить его было невозможно. Бывало, всё ходит по дому, на мебель натыкается, чашку разобьёт, ведро опрокинет, а никак не угомонится. Уже и сядет на лавку, и голова на руки падает. А стоит жене подойти:
— Пидемо, я тебе уже постелила, ложись спать…
Тут же вскакивает:
— Нет, я зараз ще поработаю!
Тянется к кожам, ножам. Сейчас или себя поранит, или что-то порежет. Тогда мать прибегает к последнему, верному средству. Кивает детям — те уже знают, — стоят наготове:
— Кладить батька спать!
Да, только детям удавалось уговорить отца. Обступят его — Маня, Денис, Галя, Нюра, Федя, — поднимут под руки, уложат на кровать, сапоги стаскивают. Он улыбается, бормочет:
— Детки, детки…
Засыпает…
Но однажды — один только раз так случилось! — привезли его дружки на телеге мертвецки пьяного, без признаков жизни. Даже дыхания, казалось, не было. Положили на пол, сказали: «Не трогайте его, пусть тут лежит и спит». Но это и на сон не было похоже! Страшную ночь пережила семья: думали, отец не очнётся… Потом он стоял на коленях перед иконами, клятву давал, что не будет пить. Но… пил. Аня хорошо помнит своего отца таким: идёт по улице весёлый, слегка пошатывается, и поёт своим красивым баритоном любимую частушку:
— Опорки мои, Крути-головашки! Хочу — дома заночую, Хочу — у милашки!Мать — Фёкла Денисовна, — в девичестве Котлярова. Своего деда Дениса Котлярова Аня немного помнит… Вошёл в комнату, стал у печки: в полушубке, шапка лохматая, с бородой большой. А она, маленькая, смотрит во все глаза. Он улыбнулся ей, заговорил, взял на руки. Она сразу прижалась к нему… Дед Денис и в самом деле был добрым человеком. Летом он крестьянствовал, а зимой подрабатывал извозчиком. У него был красивый расписной возок, так он в нём охотно катал детвору со всей улицы. Именно на этом возке и ездили в церковь венчаться сестра Дарья с мужем.
Помнит Аня и похороны деда. Стояла
Бабушка, София Котлярова, намного пережила мужа. Она часто бывала в доме Волковых, очень любила именно этих своих внуков. Так же, как и муж, была доброй, приветливой, спокойной…
Фёкла Волкова была одногодка со своим мужем. Высокая, в теле, но не полная. Наоборот: ловкая, гибкая, без намёка на живот. Смуглая, чернобровая, с большими карими глазами… Конечно, она не ходила никуда на работу — вела домашнее хозяйство. А было оно таковым. Дом двухкомнатный с широкими и очень длинными сенями. Такими они строились неспроста: в них хранилось топливо для печки — сложенные в пирамиды сухие лепёшки из навоза, и дрова. Лежало это всё аккуратно, за занавесочкой. Между прочим — такого аккуратного и ухоженного дома, какой был у Волковых, ещё нужно было поискать!
Эти лёпешки лепили и взрослые, и дети, тщательно меся навоз ногами. Во дворе была специально отведённая полянка, на которой и складывали их для просушки — в штабеля, как пирамидки из кубиков. Летом таких пирамидок стояло много, и дети очень любили там, среди них, играть в прятки. Очень удобно: тебя не видно, а ты сам всех видишь! Потом, уже сухие, лепёшки заносились в сени.
Дрова хранились ещё и в сарае, но часто тоже заносились в сени, чтоб зимой каждый раз за ними не выбегать. Сараев было два. Один большой, длинный: для топлива, сена, всякой утвари. Оставалось ещё довольно места для детских игр. Детвора соорудила там себе качели: толстые верёвки привязали к балкам, приделали доску. К Ане прибегали подружки и сразу просили:
— Нюра, бежим до качелей!
И качались часами.
Во втором сарае жила корова с телушкой. Имелись во дворе два добротных погреба. Сам двор перед домом был отлично утрамбован, словно заасфальтирован. И подметать это пространство каждый день было делом Ани. Другими домашними делами она, младшая, не обременялась.
А ещё двор украшали несколько клумб с цветами. Их любовно разводили старшие сёстры Маня и Галя. Цветы сажали самые разные, но Аня помнит, что обязательно были чернобривцы.
Несколько деревьев, стоящих вокруг дома, садом даже не называли. Деревья были старые, плодоносили плохо, поэтому фрукты покупали. А вот с огорода кормились. Ещё принадлежал семье участок земли вне дома, около леса. Родители рассказывали, что раньше там они сеяли пшеницу и просо. Но на Аниной памяти — только подсолнухи. А из семечек давили масло… Запомнился Ане один случай.
Вся семья отправилась в поле на подсолнухи, а её оставили дома: следить, чтобы куры не поклевали только что высаженную капустную рассаду. Девочка — а было Ане лет восемь, — некоторое время следила, отгоняла кур. Но потом куры ушли клевать в другое место, и ей стало нечего делать. День хоть и весенний, но очень тёплый был, Аню разморило. Она пошла домой, заперла сени, заперла комнату и легла спать… Проснулась вдруг от шума в комнате, испуганно села на кровати. За окнами было уже темно, в комнате горел свет, вся семья сидела за столом, ужинала. И все смеялись, глядя на неё. Оказывается, вернулись все с поля, крючок в сенях сумели открыть железкой, а в комнаты никак не войдут. Тарабанили в двери изо всех сил, кричали — нет никакого ответа. Тогда Денис расшатал окно, шпингалет упал, он влез, впустил всех. Все переоделись, умылись, ужин приготовили, а она спит, как убитая! Только и проснулась, когда за стол сели… Все смеются, Денис стишок весёлый сочинил, а Аня сидит на постели и горько плачет: с спросонья ли, от стыда ли, от обиды за смех — сама не знает…