Хроники тридцатилетней войны
Шрифт:
– Подождать....
– картинно задумался кондотьер.
– Решено! Я подожду вместе с вами в этом замке, а мои кирасиры - в городе Нойбурге, на полном вашем обеспечении. Есть у меня еще рота егерей, так она пусть побудет в районе вашего охотничьего замка Грюнау. Вы не против?
– Это верх наглости!
– засверкала глазами графиня, но муж сказал:
– Вы ведь не шутите? Тогда мы склоняемся перед вашей силой. Для гостей у меня в замке есть аппартаменты, Вы и Ваши офицеры могут разместиться в них. Ну, или в любых других комнатах, по выбору, Впрочем, надеюсь, меня с графиней и нашего сына Вы не потревожите?
– Мои офицеры должны быть рядом с солдатами и поселятся
Глава двадцать первая. Ревность как фактор любви
За общим столом семейство Нойбург собиралось, впрочем, лишь на обед. Завтракали его члены по новомодной привычке в своих комнатах, а ужинать дамы и вовсе не ходили - вредно, видите ли, для фигуры. Да, в замке, помимо хозяйки, жили временно еще три высокородные дамы, две из которых были племянницами графа по линии его старшей сестры, графини Саксен-Веймарской. Старшая племянница 24 лет, Анна София, была уже замужем за князем Олесницким (что в далекой Силезии), но Бог упорно не давал им детей и потому князь послал ее на воды под присмотром своей незамужней сестры Барбары Маргариты (27 лет), в давно известный Тельц на Изаре. На обратной дороге с вод племяшка заехала в Нойбург к любимому дяде и своей младшей сестре Доротее (21 год), которая жила здесь временами в ожидании замужества. В отличие от постоянно строгой графини Нойбург (Кристиан в другом состоянии ее пока не видел) эта спевшаяся троица жила день за днем в предвкушении приятных сюрпризов. И вот на тебе: в замок свалился на постой видный собой кавалер! Который оказался еще и очень галантным!
Кристиан действительно приложил все усилия, чтобы очаровать молодых женщин. В замковом саду под его руководством были сооружены высокие качели, которые он сам раскачивал, добиваясь восторженных визгов дам (втихаря прихватывая их за бедра). Популярную игру в волан модифицировал, заменив кожаное покрытие ракеток на решетчатое, из воловьих жил, и натянув сетку между играющими. В прятках теперь всегда водил он и, ухитряясь подглядывать из-под повязки, часто ловил дев в свои нескромные объятья. Вечерами в том же саду он стал аккомпанировать под гитару их пению, но более сам исполнял песни, которые называл то неаполитанскими канцони, то испанскими серенадами, а иногда пел и немецкие лидер. Например:
– Sagen Sie dem Madchen Ihrer Freundin (Скажите девушки подруге вашей)
Dass ich die gane Nacht vоn Ihre Traume (Что я всю ночь о ней одной мечтаю)
Dass alle Schonheit,n Sie Meil und auch schoner (Что всех красавиц она милей и краше)
Ich wollte Ihr zugeben, Ich habe keine Worte (Хотел ей в том признаться, но слов я не нашел)
Dass ich Liebe Ihre Augen schone Feuer (Очей прекрасных огонь я обожаю)
Dass ich mir das Schicksal anders nicht wunschen (Что я судьбы себе иной и не желаю)
Dass diese Leidenschaft an dich gebunden ist ich (Что страстью этой к тебе одной привязан)
Ich will dir alles geben und Luft zusammen atmen (Хочу я все тебе отдать и вместе воздухом дышать!)
Песню эту Кристиан (с подсказки Алекса) пел не без задней мысли. В вечернем воздухе его красивый и печальный голос разносился далеко по окрестностям замка, достигая, конечно, и опочивальни графини. За обеденным столом "кондотьер" вел обычно перекрестные беседы в фривольном стиле с молодыми дамами, но исподтишка бросал редкие острые взгляды на Магдалену и с удовольствием отмечал, что эти взгляды она улавливает. По
– Но коготок-то вязнет, - ухмылялся Алекс.
– Ты всерьез рассчитываешь, что эта статуя способна на иные чувства, кроме ненависти и презрения?
– удивлялся Кристиан.
– Она женщина, да еще осознающая свою красоту - этим все сказано. Будем трясти....
В первые дни Кристиан проводил вечера чаще с графом - сначала за бильярдом, потом они перекочевывали к камину, где, сидя в креслах, потягивали вино и беседовали на разные темы. Вскоре темы иссякли, а Кристиан понял окончательно два пункта относительно графа:1) его головой вертит шея графини 2) вялые взгляды в сторону графини означали, что частые встречи на брачном ложе остались в далеком прошлом, а может и вовсе прекратились.
– Так это замечательно!
– потирал руки Алекс.
– Свято место пусто не бывает.
Но осторожный опрос слуг и служанок, подкрепленный денежками, возможного фаворита у графини не выявил.
– Еще лучше: место вакантно и его следует занять. Тобой, Кристиан, тобой. А потом будем вить из графини веревки.
– Набожна она очень и по отношении ко мне насторожена. Я для нее враг и очень опасный.
– Ты будешь врагом, пораженным бациллой любви к ней, премудрой. Из такого врага тоже можно вить веревки. Но для этого она должна с тобой сблизиться. Радуйся, вектора ваших личностей направлены друг к другу
– А что, мужчина и женщина не могут поладить вне постели?
– Могут, наверно. Но через постель куда приятней.
– Это все теория. А как ты будешь расшевеливать ее чувства на практике?
– Через ревность, конечно. У нас под рукой три готовые к сексуальному контакту молодые женщины, вот к ним и начнем, первым делом, подкатывать....
Молодые дамы, чувства которых разнежились в компании с фривольным кавалером, действительно показывали внимательному мужскому взгляду на возможность перехода к объятьям, поцелуям и постельным страстям. Замужняя Анна София интриговала Кристиана наедине посредством глубоких взглядов и ухватываний за рукава, стеснительная Доротея часто краснела и трогательно замирала, когда попадалась ему во время пряток, а разбитная Барбара при малейшей возможности ловко подворачивала тити, шею и губы.
– Вот с Барбары и начнем, - решил Алекс, - тем более, ее спальня находится под спальней графини.
В тот вечер, расходясь на ночь, Кристиан сунул Барбаре в руку записочку "Пылаю страстью. Приду через час в окно". В назначенное время он спустился с чердака замка по веревке (заглянув по дороге в освещенное окно графини, которая, сидя в постели, что-то читала) и стукнул аккуратно в окно Барбары. Оно тотчас открылось, и великолепный кондотьер прыгнул прямо в объятья трепетной женщины. Зацеловав ее, истискав и утолив первую страсть (которая была неподдельной: застоялся жеребец без женщины), он приступил к более изощренным, длительным ласкам и через время попросил:
– Я обожаю женские стоны и крики! Они так меня подстегивают....
Предовольная Барбара отзывчиво застонала, заахала, а потом стала вскрикивать:
– Еще, милый! Сильней, жеребец! Задай мне жару! О-ой, я умираю....
И далее в том же духе (Крики ее и правда вливали энергию в ягодицы и чресла подневольного Алексу Кристиана).
Вдруг в дверь Барбары застучали, громко спрашивая голосом Анны-Софии (ее спальня была рядом):
– Что случилось, Барбара? Тебе плохо?
– Мне хорошо-о!
– прокричала в ответ согрешившая дуэнья.