Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
Стефанио пристально посмотрел на каноника и со значением спросил:
— С вами все в порядке? Вы ведь понимаете, о чем я говорю?
Каноник мгновенно сообразил, что ему представляется уникальный шанс спастись. Если он сейчас подтвердит слова молодого красавца, то вступления в орден ему не избежать, но теперь оно казалось Спиноле гораздо более желанным, чем пару недель назад. Скрывая волнение, он кивнул.
— Конечно, я все понимаю. Вы совершенно правы, брат Стефанио, мне следовало раньше сказать о вступлении в орден, но я как-то выпустил это из виду.
Инквизитор прищурился, сверля его взглядом.
— Вы подтверждаете, что являетесь членом ордена Иисуса?
— Конечно, — снова кивнул каноник и обернулся к Стефанио. — Вы ведь можете показать бумаги, не правда ли?
Тот едва заметно улыбнулся.
— Уже.
— Тогда вы можете идти, — сухо сообщил инквизитор. — Надеюсь, благочестивый генерал Вителлески не оставит ваше распутство без внимания.
Вскоре Стефанио и Спинола уже ехали к зданию коллегии в карете Роберто Беллармино.
— Я могу рассчитывать на вашу искренность, синьор Надьо?
— Сделайте одолжение, отец мой.
— Это вы… то есть ваши братья-иезуиты устроили представление с исповедью?
— Каноник, — ужаснулся Стефанио, — как вы могли такое подумать! Синьор Беллармино узнал о вашем аресте и послал меня, чтобы спасти вас, только и всего.
Спинола внимательно посмотрел на молодого человека, словно желая прочесть правду в его душе. Тот ответил прямым, честным взглядом, и опасения священника развеялись.
— Я верю вам, мой друг, — проникновенно сказал каноник.
Получасом позже, проводив Спинолу к ректору, Стефанио направился к дому, который снимала труппа Федели. Он спешил передать деньги актерам, сыгравшим синьору Бернолло, ее служанку и доктора. Плату Чикко, жуликоватому парню, спасенному им когда-то от разъяренных крестьян, а сейчас изобразившему посыльного, он вручил заранее.
Весной 1621 года Стефанио закончил обучение в римской коллегии. Роберто Беллармино проводил бывших студентов словами:
— Вам предстоит всю жизнь трудиться на благо нашего ордена, братья. Помните то, чему вас учили, используйте эти знания и таланты, данные вам Господом, на пользу дела нашего католического, и всегда держите ухо востро. Входите в мир кроткими овцами, действуйте там, как свирепые волки, а когда вас будут гнать, как собак, умейте подползать, как змеи.
Напутствованные таким образом, молодые иезуиты разъехались. Кто-то отбыл с миссией в Вест-Индию, Китай и Японию, кого-то направили преподавать в европейские коллегии. Стефанио же, как лучшего ученика, орден оставил в Риме, дав ему должность в Священной конгрегации обрядов и церемоний. Этот орган был частью Папской курии, в его ведение входили вопросы соблюдения литургий и других католических обрядов.
Андреа Кальво, мечтавший поначалу вернуться в графство да Корреджо, чтобы получить там со временем кафедру епископа, попросил разрешения остаться в Риме. Живя мечтой о мести, он хотел быть неподалеку от Стефанио, чтобы затаиться и дождаться момента, когда можно будет нанести удар.
Роберто Беллармино удовлетворил его прошение, и Андреа остался в Григориануме преподавать теологию.
Папская курия со всеми конгрегациями размещалась во дворце на вершине Ватиканского холма. Неподалеку, на склоне, располагались небольшие особняки для служащих, один из которых выделили Стефанио.
Это был чудесный каменный дом с террасой и садом. Стефанио с удовольствием оглядывал комнаты, украшенные и обставленные в новом, недавно зародившемся стиле барокко. Стены пестрили росписью со сценами из жизни знати, потолки и камин украшала лепнина, помпезная мебель с изогнутыми ножками и позолоченными ручками была обтянута яркой парчой, шелком и бархатом. Во всех углах стояли скульптуры и гигантские вазы, а мраморные полы сверкали в лучах солнечного света, струящегося из огромных окон. Столовая была полна изящной посуды, а библиотека — книг, в том числе и довольно редких.
Гуляя в тени олив и апельсиновых деревьев, Стефанио жмурился от яркого солнца, смотрел на дом и вспоминал когда-то прочитанную фразу Цицерона: «Если у тебя есть сад и библиотека, у тебя есть все». И в самом деле, для уюта и счастья не хватало лишь хозяйки.
Едва заселившись, Стефанио тут же вызвал Лукрецию с сыном. Пока они были в дороге, священник отправился к знакомому нотариусу и за немалые деньги уговорил его сделать запись о браке Лукреции с неким дворянином Паоло Риччи из Милана и о рождении от этого брака сына Марио. Поставить такую же отметку в церковной книге согласился отец Бернардо.
За те три недели, которые понадобились Лукреции с малышом, чтобы добраться до Рима, Стефанио весь извелся от нетерпения. Он ходил по пустым комнатам, представляя, как они будут жить здесь все вместе. Тем не менее, встреча оказалась для него неожиданной.
Июньским вечером, вернувшись со службы домой, он увидел в столовой мальчугана лет трех, темноволосого и черноглазого. Не успел Стефанио сообразить, что это его собственный сын, как услышал насмешливый голос Лукреции:
— Дорогой брат!
В письмах они условились, что будут выдавать себя за брата и сестру. Но в ту секунду Стефанио от неожиданности забыл об этом. Он с радостным восторгом смотрел на ту, по которой тосковал все последние годы.
— Лукреция!
Стефанио бросился к ней, но она глазами показала на соседнюю комнату, где в это время прибиралась служанка. Истосковавшимся влюбленным ничего не оставалось, как чинно поприветствовать друг друга.
Материнство изменило Лукрецию. Это была уже не та юная девушка, которую Стефанио провожал в монастырь клариссинок четыре года назад. На лице ее еще не появились морщинки, кожа осталась такой же мягкой и свежей, но что-то неуловимое, какая-то необъяснимая прелесть юности исчезла. И тем не менее это была она — та самая женщина, которую он любил.