Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
Стефанио заметил, что юноша на удивление похож на дочь Екатерины Медичи, Елизавету, когда-то бывшую королевой Испании. Спросив об этом нового знакомого, он получил ответ:
— О да, отец мой, вы совершенно правы, Елизавета Испанская приходится мне прабабкой. Я внук ее дочери, Каталины Микаэлы.
Взгляд Стефанио затуманился. Словно живая, встала перед ним четырнадцатилетняя французская принцесса, выданная замуж за испанского короля и едущая в чужую, враждебную страну. В то время он сам, будучи шевалье де Романьяком, сопровождал Елизавету в Толедо.
«Господи, как долго я живу! Екатерина была ровесницей моего сына Франсуа, а теперь я разговариваю с правнуком ее дочери!»
— Но как вы узнали, отец Стефанио? Моя прабабка умерла более полувека назад.
— Я видел ее… — начал было священник, но, заметив, как удивленно вытягивается лицо собеседника, спохватился: — …ее портрет, и не один.
— Я тоже видел, — усмехнулся Франческо, — но не нашел явного сходства. Вероятно, вы очень наблюдательны.
Слово за слово, они разговорились, и Стефанио, прикрываясь тем, что очень любит историю, рассказал юноше множество случаев из жизни его предков. Тот с интересом слушал, восхищаясь начитанностью священника. Они проболтали весь вечер и расстались, весьма довольные друг другом.
В течение нескольких недель, которые Франческо провел в Риме, они часто встречались, в том числе и в доме Стефанио. Юноша привязался и к нему, и к Лукреции, но особенно его покорил Марио. Он с удивлением рассматривал его работы и не мог поверить, что они созданы десятилетним ребенком.
Стефанио, пользуясь своими связями, помог Франческо решить некоторые вопросы с Папой, и спустя месяц юноша уехал в Модену. Но связь между ними не прервалась, и после расставания они вступили в переписку. Стефанио, который с большой теплотой относился к Елизавете, видел ее отражение в правнуке и считал своим долгом поддерживать его. Тот, в свою очередь, отвечал искренней дружбой человеку, так много знавшему о его царственных предках.
Вскоре пришел ответ от Галилея. Он благодарил Стефанио за заботу и сетовал, что Папа на него сердится, хотя много лет называл себя его другом.
«И потому, — писал ученый, — я не смею обратиться к нему с просьбой и вынужден обеспокоить вас, мой дорогой отец Стефанио. Вы, должно быть, слышали о судьбе несчастного философа, математика, астролога Томаззо Кампанеллы, я, однако, расскажу вам о его жизни поподробнее. Он калабриец, житель Неаполитанского королевства, находящегося, как вы знаете, под испанской короной.
Тому уж четверть века, как за попытку свержения власти его арестовали и должны были тогда же казнить, но инквизиция обвинила его в ереси, и Филиппу III пришлось передать узника в ее руки. Чтобы получить от несчастного признание в грехах, его многократно пытали, но он избрал удивительную стратегию защиты — прикинулся безумным, ибо, как известно, безумцев на очистительный костер не отправляют. Тогда, дабы развенчать это притворство, тюремщики почти двое суток держали его подвешенным и постепенно опускали, медленно насаживая несчастного на кол. Палачи и инквизиторы, присутствовавшие при этой страшной пытке, сменялись семь раз, потому что один человек не в состоянии столь долго смотреть на такое. Кампанелла потерял при этом десять фунтов крови, но от своего мнимого сумасшествия не отказался и все время пытки продолжал его изображать, говоря несуразности и распевая песни.
Уверяю вас, мужество этого человека беспримерно. Святая инквизиция сломала об его упорство свои железные зубы и с той поры держит его в застенках. Как он выжил после кола — непонятно, знаю лишь, что рука у него была вывернута пытками, и для писания своих философских трактатов ему приходилось привязывать перо к кисти, ибо пальцы не работали. У него отбирали бумагу — он писал на стенах, очищали стены — учил свои произведения наизусть, благо память у него феноменальная.
Мне удалось получить из Неаполя, где он заточен, несколько листков с его записями, и я утверждаю — это кладезь философской мудрости. Во время процесса надо мной он написал в мою защиту памфлет и нашел способ передать его на волю. И такой человек двадцать пять лет мучается в тюрьме! Молю, молю вас вмешаться! Уговорите Его Святейшество освободить несчастного, ведь ничто этому не препятствует. Ранее Филипп III отказывался обсуждать эту тему, но он умер, и понтифик может истребовать узника у Неаполитанских инквизиторов. Если вашего влияния на Папу окажется недостаточно, возьмите в союзники кардинала дель Монте, он, полагаю, помнит Кампанеллу, который в старые времена бывал на его вилле Мадама вместе со мной. Еще раз прошу, дорогой мой друг и ученик, не оставить без внимания мою просьбу, ибо даже самый последний глупец не заслуживает таких мучений и бесконечного заключения, а тем более столь великий ум, как Кампанелла».
Прикинув так и эдак, Стефанио решил, что в одиночку с таким делом не справится, и обратился к дель Монте. Но тот лишь развел руками:
— Я не вижу причины, по которой Папа мог бы его освободить.
— Значит, надо ее придумать, — упрямо сказал Стефанио. — Ваше Высокопреосвященство, расскажите подробнее о Кампанелле. Быть может, что-то придет в голову…
Кардинал кивнул и принялся вспоминать о тех временах, когда он собирал на вилле Мадама молодых художников, поэтов и ученых.
— Говорите, хорошо предсказывал будущее? — переспросил Стефанио, когда он закончил.
— Да, он очень сильный астролог.
— Чувствую, из этого можно что-то вытянуть…
— Дорогой мой, это бесполезно, Кампанеллу не освободить, он приговорен к пожизненному заключению. Меня сейчас гораздо больше беспокоит Испания…
— Я слышал, Филипп недоволен присоединением к Папским владениям Урбино?
— Совершенно верно, он надеялся посадить там кого-нибудь из своих ставленников, герцога Мантуи, например. И теперь просто пышет злобой. Кроме того, он не в восторге от союза Папы с Ришелье. Боюсь, как бы не получилось войны.
— Уверен, Филипп Испанский не посмеет открыто пойти против Его Святейшества, — улыбнулся Стефанио. Теперь он знал, как освободить Кампанеллу.
Субботние дни Стефанио обычно проводил с семьей. Они с Лукрецией и Марио гуляли по улицам, заходили в трактирчики и лавки, катались на лодке по Тибру, а иногда уезжали за пределы Рима. Несмотря на отсутствие статуса жены, Лукреция была счастлива: годы шли, а Стефанио по-прежнему любил ее, как в первые дни их знакомства.
У Марио по мере взросления все больше проявлялся художественный талант, он уже писал неплохие картины, явно тяготел к зарождающемуся классицизму и гордился тем, что взял несколько уроков у знаменитого Николя Пуссена, с которым «дядюшка» познакомился на приеме у кардинала Барберини, брата Папы.
Стефанио не возражал против желания сына стать художником. Они часто обсуждали будущее Марио с Лукрецией, которая предлагала при первой же возможности отдать его в Академию Святого Луки. Это популярнейшее заведение занималось обучением живописи и организацией художественных выставок. Мальчик с нетерпением ждал, когда достигнет подходящего для поступления в Академию возраста.
По Риму поползли странные слухи: говорили, что астрологи предсказывают Папе скорую смерть, а некоторые полушепотом даже называли точную дату. Сколько приближенные ни уверяли Его Святейшество, что все это только козни злонамеренных испанцев, понтифик, будучи человеком мнительным и суеверным, все же беспокоился и горел желанием прояснить свое будущее. Каждый священник в Ватикане знал, что слухи о близкой смерти немало встревожили Его Святейшество.