Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
На тот день был намечен визит Папы в Римскую курию. Он прошел по всем помещениям, внимательно рассматривая, кто, где и как работает.
На большом общем столе в Священной конгрегации обрядов лежали стопки документов. Проходя, Урбан VIII мельком взглянул на них. Его внимание привлек манускрипт с изображенными на нем четырьмя окружностями, в которые были вписаны треугольники, стрелки, квадраты. Над одним из кругов стояла цифра 1621, над вторым — 1623, над последним — вопросительный знак, а возле третьего красовалась загадочная надпись «1626 ritus +20».
— Что это? — Папа изящным жестом указал на манускрипт.
Священники с недоумением переглядывались и пожимали плечами. Тут вперед шагнул Стефанио:
— Простите, Ваше Святейшество, мне пришло в голову использовать эти астрологические таблицы для своей работы.
— Что они означают?
— Да это просто расчеты одного узника. Вам не о чем тревожиться, Святейший Отец.
Урбан VIII не ответил, выжидательно глядя на Стефанио. Тот с видимой неохотой пояснил:
— Некий астролог, синьор Кампанелла, составил таблицы времени правления Пап.
— И здесь вычислены даты смерти?
— Да.
— Вот эта, 1621 — Павел V?
— Да, Ваше Святейшество.
— Эта — Григорий XV?
— Да.
— А вот эта, где обозначен нынешний год — моя?
Стефанио опустил голову.
— Вам не стоит беспокоиться, Святейший Отец, нет никаких данных о правильности этих расчетов.
— И тем не менее вы используете их для работы?
— Ну… — развел руками Стефанио.
— По виду манускрипт довольно старый. Когда он написан?
— Около десяти лет назад, Ваше Святейшество.
Папа побледнел.
— То есть еще до смерти моих предшественников. Уже тогда синьор Кампанелла указал верные даты, и вы говорите, нет данных о правильности?!
Стефанио покаянно вздохнул.
— А что означает «ритуал плюс двадцать»?
— Насколько я понял, если провести обряд, можно отсрочить печальное событие на двадцать лет.
— Какой обряд? — быстро спросил Папа.
— Не знаю, Ваше Святейшество. Это надо спрашивать у Кампанеллы.
Понтифик обернулся к кардиналу дель Монте.
— Это тот, что сидит в инквизиционной тюрьме Неаполя?
— Совершенно верно, Святейший Отец.
— Немедленно распорядитесь перевести его в Рим, мне нужно с ним поговорить. А вас, отец Стефанио, благодарю за то, что обратили мое внимание на судьбу этого несчастного узника.
Тот поклонился, пряча ликующую улыбку. Не зря он так старательно состаривал пергамент и две ночи рисовал эту «астрологическую» белиберду. Стефанио не сомневался, что заключенный философ достаточно умен и не растеряется, когда его спросят про несуществующий обряд.
Через две недели Томаззо Кампанелла был переведен в римскую крепость Сан-Анджело, где содержание ему значительно облегчили и откуда регулярно привозили в Квиринальский дворец к Папе. Тремя годами позже понтифик в благодарность за проведенный «ритуал», якобы сохранивший ему жизнь, приказал освободить узника.
Вот уже восемь лет Андреа Кальво преподавал в Римской коллегии. За это время он обучил десятки студентов, написал множество работ по богословию и философии, но так и не смог обрести душевного равновесия. Он по-прежнему ненавидел Стефанио, следил за его успехами и иногда оппонировал ему в своих сочинениях. Андреа несколько утешало, что никаких особых достижений у недруга не было, тот тихо служил в конгрегации и даже перестал проповедовать.
Впрочем, и сам Кальво пока немногого достиг. Возможность стать князем да Корреджо — а к тому времени его родное графство стало княжеством — он потерял: у его старшего брата Сиро родились два сына. Впрочем, в коллегии поговаривали, будто скоро Андреа дадут звание профессора, а это уже немало.
Был и еще один повод надеяться на лучшее будущее: Сиро договорился о свадьбе своего сына Камилло с наследницей богатейшего банкирского рода Элеонорой Винчини. Конечно, для князей Корреджо это мезальянс, но очень выгодный. Будучи кредиторами Святейшего Престола, Винчини имели большое влияние на Папу, и Андреа не сомневался, что после свадьбы родичи невестки помогут ему получить кардинальское галеро.
Дверь кабинета, где работал Андреа, скрипнула, и вошел Роберто Бантини в фиолетовой сутане и бирретте. Кальво, удивленно похлопав глазами, бросился к нему:
— Филин!
— Андреа! — Роберто шагнул в кабинет и порывисто обнял коллегу. — Привет!
Кальво отстранился и с улыбкой оглядел Бантини.
— Я смотрю, ты теперь епископ.
Роберто сел в обитое гобеленовой тканью кресло, потупился и, разглаживая складки своего фиолетового одеяния, скромно ответил:
— Да. Впрочем, совсем незначительный, мне дали кафедру в крошечном городке в Мантуе.
— Ну ты даешь, всех обошел! Мне вот, к примеру, пока никто епископской кафедры не предлагает. И Надьо — тоже, а он был лучшим среди нас.
— Да, знаю, мы с ним иногда переписываемся. Надеюсь, ты уже не держишь на него зла?
— Нет, конечно, — соврал Андреа, — все это дела прошлые. Мы не общаемся, но и не враждуем.
— Вот и хорошо, — обрадовался Роберто. — Рассказывай, как ты, как наши? А то я только про Стефанио и знаю, а про остальных — ничего.
Андреа коротко обрисовал свое положение, упомянул кого-то из общих знакомых, и задал, наконец, интересовавший его вопрос:
— Ну, а про Стефанио что знаешь?
— Да так, — смутился вдруг Роберто, — ничего особенного.
— Ладно, говори, чего уж там. Мы ж больше не соперники.
— Ну, служит в Священной конгрегации обрядов. Живет в Ватикане.
— Тоже мне новости, это я слышал.
— А что еще? Сын у него рисует очень хорошо, хочет в Святого Луку поступать.
— Сын? — насторожился Андреа. Сердце в груди подпрыгнуло: он почувствовал, что сейчас узнает что-то важное.
— А ты не знал?