Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
Сампа Анка привязался к священнику всем сердцем и взялся обучать его языку. Он показывал на предметы и несколько раз отчетливо произносил названия, и вскоре Иштван уже знал, что «васи» означает «дом», «килла» — «луна», а «нина» — «огонь». Простые слова давались ему легко, а вот строить целые предложения оказалось сложнее. Дикари почти не использовали привычных европейцам конструкций и чаще всего добавляли одну или несколько букв к уже имеющемуся слову, если хотели уточнить его значение. Например, чтобы сказать «мой дом», нужно было после «васи» добавить звук «и», а «твой дом» произносился как «васиики». Ударение всегда падало на предпоследний слог и сдвигалось, когда к концу слова добавлялись буквы. Единственным исключением было «ари», означавшее «да».
Иштвану пришлось помучиться, но когда он привык к столь необычным правилам, все пошло как по маслу. Спустя несколько месяцев он уже неплохо говорил на рунасими — человеческом языке, как называли его индейцы. Европейцы же, как позже выяснил Иштван, дали этому языку имя кечуа.
Вскоре он узнал, как переводятся имена его новых друзей. Имя Сампа Анка означало Легкокрылый Орел, а Апу Ума — Великий Вождь.
Индейцы оказались на удивление трудолюбивым народом. Каждый день одни пасли коз, другие возделывали поля, третьи что-то мастерили в хижинах возле ворот, четвертые ухаживали за храмами и другими священными местами, и никто не сидел без дела. По вечерам они собирались у костра, который Иштван заметил в первый день своего пребывания в племени, жарили еду, жевали листья коки, пели, танцевали. Пища их состояла из свежей и сушеной рыбы, фруктов, во множестве произрастающих на деревьях, маиса, лепешек и каш из маниока, картофеля. Но основным блюдом было мясо, которое ежедневно добывали охотники: кабаны, капибары, морские свинки, индейки, туканы и даже пумы.
Каждый месяц отмечался какой-нибудь праздник, дикари забрасывали свои дела и собирались перед храмом Солнца. Впервые услышав бой барабанов, созывающих жителей на площадь, Иштван обрадовался: а вдруг на селение набрели европейцы? Увы, его ждало разочарование.
По улице спешили ярко одетые жители, на многих были золотые украшения. Вместе с ними священник, давно сменивший сутану на индейскую рубаху и длинную юбку, направился к центру селения. На площади перед храмом, называемой куриканча, уже толпилось не меньше сотни человек. Все пять ярусов пирамиды были украшены цветочными гирляндами, а лестницу покрывал длинный половик, сплетенный из свежих лиан. На деревянном помосте возле своего дома лицом к храму восседал Апу Ума в красных одеждах с геометрическим орнаментом. Голову его венчал золотой обруч, из которого торчали два бордовых пера.
Иштван смотрел на вождя и испытывал странное чувство, словно когда-то уже видел такую картину. Он мучительно пытался вспомнить, где наблюдал что-то похожее, но не мог. Впрочем, неудивительно, ведь в Европе никогда не было подобных зрелищ.
Между тем из храма, который местные называли Интиканча, вышел коренастый, средних лет жрец в таких же, как и вождь, ярких одеждах, приосанился и произнес первые слова молитвы. Туземцы тут же воздели руки к небу, дружно вторя жрецу и прося Солнце даровать им хороший урожай.
Так продолжалось не менее часа. Индейцы то падали ниц, опуская лица к земле и хлопая по ней ладонями, то поднимались, протягивая руки к светилу, то стояли с закрытыми глазами и тихонько раскачивались, и тогда молитва их больше походила на песню.
Наконец жрец замолчал, к нему подошла девушка и на раскрашенном глиняном подносе преподнесла небольшую золотую фигурку индейца с огромным детородным органом. Иштван с удивлением смотрел, как коренастый поджег что-то на голове куклы и, засунув ее фаллос в рот, выдохнул струю густого дыма. Брезгливо поморщившись, священник повернулся к стоявшему рядом дикарю.
— Что он делает?
— Вкуривает священный табак, чтоб услышать голос духов, — шепотом ответил тот.
— А в руке у него…
— Церемониальная трубка.
Дрожащие в воздухе клубы дыма поплыли над площадью, раздражая горло. Видимо, инкам это было привычно, а Иштван закашлялся, давясь спазмами.
Наконец священное окуривание завершилось, и настало время жертвоприношения. Путаясь в длинных одеждах, жрец поднялся на вершину пирамиды, где его уже ждали два юноши. Один из них держал на руках козленка, которого тут же разложили на небольшом возвышении. Жрец, протягивая руки, несколько раз обратился к богам с просьбой принять жертву племени, потом взял кривой каменный нож и одним ударом убил животное. Кровь брызнула во все стороны, застучали барабаны, а от толпы внизу отделились с полдюжины молодых женщин с кувшинами в руках. Легко взбежав по ступенькам, они с поклонами поставили свою ношу к подножию ступенчатого креста на вершине пирамиды, а туземцы на площади снова упали на колени.
— Боги приняли жертву, — радостно возвестил жрец, индейцы стали подниматься на ноги, улыбаясь и поздравляя друг друга. Настроение у всех было приподнятое, и праздник продолжился буйными песнями и плясками на площадке у костра.
Религия занимала огромное место в жизни племени. Повсеместно в селении и за его пределами существовали так называемые уаки — священные вещи и места. Уакой могло быть что угодно — кучка камней, сложенных особым образом, скала, холм, ручей, источник, вырезанный из дерева идол, подобно стоявшему на куриканче. За всеми уаками индейцы тщательно ухаживали. Особым местом поклонения была Найакуна Пирка — длинная каменная стена, построенная к востоку от селения, которая состояла из отдельных полостей. В них жители селения хоронили умерших, закрывая каждую нишу деревянной дверцей.
По мере того, как Иштван осваивал кечуа, он все больше узнавал о взглядах индейцев.
— Вокруг нас существуют три мира, — рассказывал Сампа Анка, — подземный, земной и божественный. В подземном мире, Уку Пача, властвует свирепый бог смерти Супай. Там живут все умершие, еще не родившиеся младенцы, некоторые змеи, черви и семена. В земном мире, Кай Пача, находимся мы, люди, а еще животные, птицы, растения и призраки. В высшем мире — Ханан Пача — обитают божества грома, молнии, радуги, земли, Луны, Солнца. А над всеми тремя мирами властвует создатель всего сущего, верховный бог Виракоча.
— Значит, вроде нашего Бога-Отца.
— Не знаю, Юла Киспачи, но думаю, Виракочу можно назвать богом-дедом. Он был отцом Инти, который послал своего сына, Манко Капака, на землю к людям, чтобы обучить нас пахать землю, строить дома, прясть, ткать, делать посуду из глины.
— Нет, Анка. На самом деле Бог-Отец отдал сына людям ради того, чтобы спасти их от ада. По-вашему, от Супая.
— Так думают твои белые братья? Наши предки считали по-другому.
— Что ж, слушай, как было на самом деле.
Разговаривая с Анкой, его отцом и другими жителями селения, он выяснил, что попал в то самое племя, о котором говорил отец Фернандес. Его новые друзья были потомками инков, покинувших когда-то покоренные конкистадорами Анды.
— Много-много лун назад, — рассказывал Апу Ума, — отцы наших отцов ушли с гор в сторону просыпающегося солнца. Они плыли по реке, шли через сельву и наконец добрались до этого места. Здесь они построили Стену Духов и город.
— Стену Духов?
— Я покажу тебе, Юла Киспачи. Раньше, когда инки жили в Андах, они строили большие и удобные дома из камня. Но здесь его нет, поэтому сейчас мы делаем жилища из дерева и шкур. А для Стены, храмов и главных домов камни возили в пирогах от самых гор. Это была очень трудная и долгая работа.