Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
Через несколько часов юноша пришел в себя. Иштван вздохнул с облегчением: он вовсе не был уверен, что его методы подходят для этих мест. Индейцы радостно загалдели, но он их выпроводил, знаками объяснив, что больному нужно поспать.
Он приготовил еще несколько отваров и поил ими юношу днем и ночью. За это время Иштван, все еще слабый после ранения, смертельно устал, но своего добился — через два дня мальчик окончательно оправился. Внимательно осмотрев пострадавшего, священник отпустил его и тут же, не раздеваясь, заснул мертвым сном.
Он проспал полдня и всю ночь, а наутро его разбудили два пришедших индейца с голыми торсами, в ярких тканых юбках. Кланяясь и прижимая руки к груди, они знаками попросили следовать за ними.
Впервые Иштван смог осмотреться. Тут и там росли огромные деревья с широкими потрескавшимися стволами и пышной кроной, тонкие листья тихонько шелестели на ветру. Между ними виднелись хижины, похожие на ту, в которой он жил. Встречались и другие, с плетеными стенами, крытые копной высохших пальмовых листьев. Идя по вытоптанной тропе, священник приметил несколько деревянных, гораздо большего размера, домов, которые, судя по всему, использовались как склады. Вскоре стали появляться и каменные строения, с крышей из огромных листьев фикуса.
Вокруг резвилось множество детей — совсем маленьких и почти взрослых. Они копались в красноватой земле, с визгом бегали вокруг хижин, а иные стояли неподвижно, с удивлением разглядывая бородатого незнакомца.
Минут через десять они вышли к храму в виде пятиярусной пирамиды высотой с десяток эстадо, искусно сложенной из плотно пригнанных друг к другу светлых камней. Каждый ярус был украшен резьбой, узоры которой явно что-то обозначали. К вершине вела широкая лестница, кончавшаяся перед большим ступенчатым крестом. Иштван застыл, задрав голову: он был наслышан о необыкновенных строениях индейцев. И в самом деле, ничего подобного раньше ему видеть не приходилось.
— Интиканча, — гордо сказал один из туземцев, показывая на храм.
Перед пирамидой находилась тщательно вытоптанная площадь, явно предназначенная для ритуалов. Посреди нее высилась вырезанная из дерева каменная скульптура, напоминавшая человека с квадратной головой. Идол стоял на круглой металлической пластине желтого цвета с пол-эстадо в диаметре. Иштван чуть не задохнулся, поняв, что это золото, и хотел рассмотреть его повнимательнее, но сопровождающие знаками показали, что им надо спешить.
Напротив храма располагался прямоугольный каменный дом, покрытый все теми же пальмовыми листьями, вход в него был занавешен нарядной красной тканью с вышитыми на ней стилизованными фигурками зверей. Рядом на высоких кольях висели черепа, многие — со следами крови. Священник понял — это останки его несчастных спутников.
Возле входа стояли стражники, расступившиеся при приближении гостей. Один из них откинул полог, и Иштвана провели в дом, разделенный шкурами на несколько помещений. В центральном на горе циновок, уложенных прямо на земляной пол, восседал тот самый пожилой индеец в золотых наручах.
— Сутиуми Апу Ума, — гордо возвестил хозяин.
Гость ничего не понял, но на всякий случай поклонился. Индеец произнес небольшую речь, а потом по его знаку один из стоявших у стены дикарей приблизился и протянул Иштвану небольшую плетеную коробочку. Тот открыл ее и с удивлением увидел десятка два неограненных изумрудов и сапфиров. Хозяин знаками показал, что это подарок.
И тут из-за шкуры-перегородки вышел тот самый юноша, которого несколько дней назад укусила змея. Заметив Иштвана, он бросился к нему, прижал к себе, а потом отступил на шаг и с достоинством склонил голову. Священник понял, что мальчик благодарит его за спасение, а владелец наручей, должно быть, его отец или дядя.
Юноша ткнул себе в грудь и сказал:
— Сампа Анка.
Заметив, что Иштван ничего не понимает, старший показал на себя, произнеся «Апу Ума», затем на мальчика, повторив «Сампа Анка», а потом с вопросительным выражением на лице указал на гостя.
Сообразив наконец, что от него хотят, священник представился:
— Иштван Надь.
Индейцы переглянулись и попробовали повторить.
— Ишиа На.
— Шииа Даа.
Оба одновременно рассмеялись и покачали головами — не получается. Старший вновь показал на Иштвана и произнес:
— Юла Киспачи.
Юноша, услышав это, радостно закивал.
— Ари, ари, Юла Киспачи.
Иштван догадался, что ему дали новое имя.
Он больше не был пленником. Апу Ума оказался вождем, а Сампа Анка — его единственным сыном. Иштвану посчастливилось спасти от смерти самого важного человека племени, наследника божественной власти, и в благодарность за это получить свободу. Но идти ему было некуда.
Апу Ума попытался переселить гостя из хижины в каменный дом по соседству со своим, но тот отказался: он уже успел привыкнуть к жилищу из шкур. Вождь явно огорчился, жестами пытаясь объяснить новому другу, что хижины предназначены для простых людей племени, а никак не для знатного белого человека. Но Иштван все же сумел настоять на своем.
Он много гулял по селению и вскоре изучил здесь каждый уголок. В самом центре возвышался тот самый храм пирамидальной формы, посвященный, как позже узнал Иштван, богу Солнца Инти. От него в разные стороны расходились четыре широких тропы, каждая из которых упиралась в похожий храм поменьше. Эти две дороги, пересекавшие селение под прямым углом, назывались Путь Солнца — Инти Нани, и Путь Луны — Килла Нани. Знать — вождь с сыном, старик-лекарь, два жреца и еще несколько человек — жила в каменных домах, окружавших главную пирамиду и площадь, остальные довольствовались хижинами попроще.
Свое селение туземцы называла Антавара Ллакта, что означало Город Вечерней Зари, или просто Антавара. Оно и в самом деле размерами больше напоминало небольшой городок, окруженный деревянным частоколом с единственными воротами. Неподалеку от них сгрудились глиняные сооружения, оказавшиеся на поверку печами. Здесь же находились хижины-мастерские, в которых изготовляли оружие, посуду, плели корзины и веревки из соломы, пряли и ткали яркие ткани.
Вокруг города теснились поля с посадками маиса, томатов, коки, тыквы, маниока, табака и странных коричневых клубней, которые европейцы прозвали земляными яблоками. Здесь же, на освобожденной от джунглей полянке, паслись десятка три коз.