Хронос
Шрифт:
Я успела полюбоваться на скульптуру Трех граций, что находится перед зданием Оперного театра и является символом Монпелье. Красивый символ.
Вот только моря я там не увидела, потому что опоздала на две тысячи лет, когда оно плескалось у подножия города, а теперь находится в десяти километрах от него, что, конечно, не так далеко. Здесь вообще всё близко: города, море, солнце…
Юга нега… (с этих слов может начинаться стихотворение, – подумала я):
Юга нега —рокот речи иностраннойСолнца пламяпальцы пальмыгреет с небаутром4
Вера Орловская.
Кстати, о поэзии, здесь жил Поль Валери. А еще Рабле.
Ну а если говорить о более земных вещах, то это родина моего любимого сыра с голубой плесенью. Ну и обязательно – вино, куда же без него… Департо. Здесь в год производят больше вина, чем все виноделы Австралии.
Каждый город – это отдельный роман (в прямом смысле, и роман со мной или меня с ним, что одно и то же).
Марсель, как известно, морской порт. Но в 600 году до нашей эры греками–фокейцами он назывался Массалия. Затем это была независимая республика и союзница Древнего Рима, но об этом уже мало кто помнит. Время забывчиво.
Зато литература вечна: здесь жил персонаж из книги Дюма – граф Монте–Кристо. И тот самый замок Иф расположен на Фриульских островах, что в четырёх километрах от Марселя. Та самая тюрьма, где более двухсот лет изощрялись в страшных пытках и откуда сбежал герой романа. Оттуда сбежать невозможно, если только не в качестве подставного трупа и если всё это не придумал писатель. В действительности дорога для узника замка Иф была дорогой в одну сторону, ведь вокруг – только море.
А что сейчас? Старый Марсель с узкими, крутыми, извилистыми улочками… Но самое главное здесь – порт, и этим многое сказано. В глазах у тех, кто делает свои странные дела, умер страх перед законом. Полиция проезжает северные районы города не останавливаясь, ради собственной безопасности. Пока в новом порту перегружаются тонны кокаина для всего Старого Света, в старом порту на набережной постаревшие скуластые жилистые моряки маленькими глотками пьют портвейн… Они уже прибыли в свой последний порт.
А я отправилась дальше.
Сан–Тропе – известный курорт, и на этом можно было бы остановиться, если бы не музей Жандармерии, в котором для любителей Луи де Фюнеса можно сфотографироваться рядом с его фигурой в обнимку. Когда–то люди здесь жили обычной размеренной жизнью. Это была рыбацкая деревушка, пока однажды там не появилась Бриджит Бардо, Ален Делон и другие замечательные богатые люди. Пришлось грейдерами изменить дно в порту под пятиэтажные яхты. А также – умножить цены в ресторанах и магазинах на три или на пять. В общем, сделать все, чтобы соответствовать той жизни, за которой потянулась блестящая известная публика и толпы туристов.
На извилистых горных дорогах, ведущих к городу, – невероятные пробки из шедевров автомобильной промышленности. А вот коренное население уезжает из этого странного места, где количество понтов на квадратный метр зашкаливает и уже не дает свободно дышать.
Далее по пути следования находится чем–то похожий на предыдущий, тоже небольшой городок – Сан–Рафаэль, что всего в тридцати километрах от Сан–Тропе. Очень приятное место для отдыха состоятельных европейских пенсионеров. Волн там не бывает, потому что залив закрывают горы. Но завтракать слишком накладно для простого путешественника, это я поняла сразу. Лазурный берег, что тут скажешь…
Хотя до XIX века он был всего лишь обычным рыбацким поселком (история повторяется, но с разницей в сто лет, если отмотать время назад). С того момента, когда здесь решили отдыхать Ги де Мопассан и Антуан де Сент–Экзюпери, это стало самым гламурным местом, с цветными домиками на узких улочках с запахом моря.
Что–то часто творческая интеллигенция Франции вмешивалась в судьбу провинциальных и ничем не приметных городков, после их внимания сюда начинали обращать свои взоры другие люди неумеренного достатка.
Проезжая дальше и ближе к Италии, попадаешь в Ниццу. Мои ожидания этот город не оправдал: какое–то заретушированное, покрытое гримом лицо старой портовой шлюхи. Грубо, но правда. Время величия Ниццы прошло… В отличие от Канн, где воздух пропитан деньгами, а по дорогам ещё на ходу кадиллаки 20–х годов, на которых разъезжают по всему югу европейские пенсионеры.
Но так было не всегда. Этот город в девятнадцатом веке облюбовали русские аристократы, после того как в 1852 году в бухте Вильфранкт пришвартовалась русская императрица Александра Федоровна. Там была приобретена земля, и на ней построены дома для императорского дома. Вначале 400 русских семей облюбовали эти места, но в 1913 году, ещё до Первой Мировой войны, русских уже было три с небольшим тысячи, а в 1930 году, после первой иммиграции, – больше пяти тысяч человек. Здесь построен собор ещё с тех времен, в том числе и на средства последнего русского царя Николая II. Вот такая «Россия – не Европа». Историю не обманешь.
И уже практически на границе с Италией на моем пути возникла столица роскоши – Монако. Это княжество, и правит этим райским местом князь, но его называют королем. Может быть, потому, что он из династии первого правителя Монако, который к тому же был генуэзцем? Язык французский, но разговорный – смесь французского с итальянским, так называемый монегаскский диалект (самое сложное в нем – выговорить это слово).
Я задержалась там недолго, но успела сфотографироваться рядом с желтой подводной лодкой, построенной Кусто. Она стоит возле Океанографического музея, которым он и руководил с 1957 года. Есть ещё одна достопримечательность – музей восковых фигур, открытый в 1910 году. Но самая главная достопримечательность – это, конечно, казино «Монте–Карло».
Еще я узнала, что квартира там стоит 4 миллиона долларов, и вообще всё очень дорого и шикарно. Здесь принято обедать вне дома и, несмотря на разнообразие кухни всех стран, существуют и национальные блюда, например, стокафи – это сушеная треска с томатным соусом. Не сказала бы, что очень вкусно. А также – фугас, что–то вроде пирожков из апельсина с орехами и семенами аниса. Неоднозначно на вкус.
Но теперь уже в Париже и хочу говорить о нем. К тому же я и здесь нашла настоящих французов, отойдя от туристических троп, проложенных толпою китайцев.
Апофеозом познания французской души для меня стал футбольный матч, вернее, реакция на него, а именно – на игру французской команды, победившей, не помню уже у кого, на чемпионате мира. Меня разбудили громкие крики во дворе. Это моя хозяйка праздновала победу, пригласив к себе подружек. Они орали от счастья на всю округу, не смущаясь нисколько тому, что была ночь и соседям это могло не понравиться. Они смеялись, как дети, и скандировали: «Viva France», выражая этим свой патриотизм, так ненавистный некоторым нашим либералам – «людям со светлыми лицами», как они сами себя называют, предполагая, что все остальные люди – «с темными лицами», ведь проявлять любовь к России все равно что заниматься чем–то порочным. Но это только в том случае, если патриотизм исходит от русских и по отношению к их родине, другим же странам и национальностям, проживающим в «цивилизованном мире», они дозволяют и даже приветствуют выражение подобного чувства.