Хрупкие вещи
Шрифт:
1. Новый друг
Сразу же по возвращении из Большого Европейского тура, где они дали несколько представлений перед КОРОНОВАННЫМИ ОСОБАМИ, срывая овации и похвалы своей великолепной игрой – равно блистательные как в КОМЕДИЯХ, так и в ТРАГЕДИЯХ, – «Лицедеи со Стрэнда» доводят до вашего сведения, что в апреле они выступают в театре «Ройал» на Друри-лейн с УНИКАЛЬНОЙ ПРОГРАММОЙ, в рамках которой будут представлены три одноактные пьесы: «Мой близнец – братец Том», «Маленькая продавщица
Все дело в необъятности, я полагаю. В громадности того, что внизу. Во тьме снов.
Но я витаю в облаках. Простите. Я ведь не настоящий писатель.
Мне было необходимо найти жилье, Так мы и познакомились. Я искал человека, с кем можно было бы снять комнаты вскладчину. Нас представил друг другу наш общий знакомый. Дело было в химической лаборатории Сен-Барта.
– Предполагаю, вы были в Афганистане, – это первое, что он сказал.
Я в изумлении открыл рот, и глаза у меня полезли на лоб.
– Потрясающе, – проговорил я,
– Отнюдь, – ответил незнакомец в белом халате. – По тому, как вы держите руку, я понял, что вы были ранены, причем специфическим образом. Вы сильно загорели. К тому же у вас военная выправка, а в Империи осталось не так много мест, где военный человек может загореть и, учитывая специфику ранения в плечо и традиции афганских дикарей, быть подвергнутым пыткам.
Конечно, в таком изложении все кажется простым до абсурда. С другой стороны, так оно и было. Я загорел до черноты. И действительно, как он и сказал, меня пытали.
Боги и люди Афганистана были настоящими дикарями и не хотели, чтобы ими правили из Уайтхолла, или из Берлина, или даже из Москвы, они не были готовы внимать гласу разума. Меня послали в эти холмы вместе с Н-ским полком. Пока бои шли в холмах и в горах, наши силы были равны. Но как только боевые действия переместились в пещеры, во тьму, мы поняли, что оказались на чужой территории и столкнулись с тем, что лежало за пределами нашего понимания.
Я никогда не забуду зеркальную поверхность подземного озера, как не забуду и то, что поднялось из его глубин: мигающие глаза той твари и шепчущие, поющие голоса, которые сопровождали это существо, пока оно поднималось к поверхности – голоса вились вокруг него, подобно пчелам, огромным, как весь этот мир.
То, что я выжил, было поистине чудом, но я выжил и вернулся в Англию, и нервы мои были разодраны в клочья. Место, где меня коснулся похожий на пиявку рот, навсегда обзавелось татуировкой, туманно-белой, въевшейся в кожу плеча, с того времени – парализованного. Когда-то я был богачом. Теперь у меня не осталось практически ничего, кроме страха перед миром-под-этим-миром, страха, близкого к панике, такого страха, когда тебе проще потратить шесть пенсов из своей армейской пенсии на такси, чем пенни – на поездку в подземке.
Однако туманы и сумрак Лондона успокоили меня, приняли обратно. Я потерял предыдущее
– Я кричу по ночам, – сказал я ему.
– Мне говорили, что я храплю, – ответил он. – А еще у меня нет четкого распорядка дня, и я часто использую каминную доску для учебной стрельбы. Мне понадобится гостиная, чтобы принимать клиентов. Я эгоистичен, неразговорчив и замкнут, и на меня легко нагнать скуку. Будет ли это проблемой?
Я улыбнулся, покачал головой и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием.
Комнаты на Бейкер-стрит, которые он подобрал для нас, более чем подходили для двух холостяков. Я запомнил, что говорил мой друг о своей страсти к уединению, и не стал спрашивать, чем он зарабатывает на жизнь. Однако мое любопытство было растревожено. Посетители приходили в любое время дня и ночи. При их появлении я покидал гостиную и отправлялся к себе в спальню, размышляя, что общего может быть у этих людей с моим другом: бледная женщина с белым, как кость, глазом, маленький человечек, похожий на коммивояжера, тучный денди в бархатном сюртуке, все остальные. Некоторые приходили часто, прочие же появлялись лишь однажды, говорили с ним и уходили – с видом встревоженным или, напротив, удовлетворенным.
Он был для меня загадкой.
Однажды утром, когда мы вместе наслаждались великолепным завтраком, приготовленным нашей хозяйкой, мой друг позвонил в звонок, вызывая эту добрую леди.
– Примерно через четыре минуты к нам присоединится еще один джентльмен, – сказал он. – Подайте для него прибор.
– Хорошо, – сказала она. – Поджарю еще сосисок.
Мой друг продолжил внимательно изучать утреннюю газету. Я со всевозрастающим нетерпением ожидал объяснений. Наконец я не выдержал:
– Не понимаю, откуда вы знаете, что через четыре минуты у нас будет гость? Не было ни телеграммы, ни какого-то другого уведомления.
Он еле заметно улыбнулся.
– Вы слышали, как пару минут назад к нашему дому подъехал кеб? Он притормозил, когда проезжал мимо подъезда – очевидно, кучер узнал нашу дверь, затем экипаж вновь набрал скорость и проехал мимо, на Мэрилбоун-роад. На этой улице множество экипажей и кебов высаживают пассажиров у вокзала и Музея восковых фигур. Идеальное место для человека, который не хочет, чтобы его заметили. Оттуда до нашего дома – ровно четыре минуты пешком ...
Он взглянул на свои карманные часы, и в этот момент я услышал шаги на лестнице.
– Входите, Лестрейд, – сказал мой друг. – Дверь открыта, а ваши сосиски вот-вот поджарятся.
Человек, который, очевидно, и был Лестрейдом, открыл дверь и аккуратно притворил ее за собой.
– Не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, – сказал он с порога. – Но, сказать по правде, утром сегодня мне так и не выдалась возможность позавтракать. И я, безусловно, смогу отдать должное этим сосискам. – Это был тот самый маленький человечек, которого я уже несколько раз видел у нас, человечек с манерами коммивояжера, продающего резиновые безделушки или патентованную панацею.