Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие
Шрифт:
Так что, мы действительно столкнулись лишь с угрозой простого механического сбоя в работе? Цифровая сеть, конечно, материализована в электронных чипах и цепях. Однако не стоит забывать о том, что эти цепочки как бы «обязаны знать»: они должны воплощать определенное знание, и именно это знание — а точнее, его нехватка — оказалось причиной всех беспокойств (неспособность компьютеров читать «00»). Вирус тысячелетия столкнул нас с тем фактом, что сама наша «реальная» жизнь поддерживается виртуальным порядком объективированного знания, чей сбой в работе может привести
Итак, под видом вируса тысячелетия нам по–настоящему угрожала приостановка действия Матрицы. Здесь мы видим, в каком именно смысле кинофильм «Матрица» был прав: реальность, в которой мы живем, действительно регулируется невидимой и всемогущей цифровой сетью до такой степени, что ее коллапс может привести к «реальной» глобальной дезинтеграции. Откуда и опасная иллюзия в утверждении, будто вирус мог бы привести нас к освобождению, — опасная иллюзия: если нас лишить нашей искусственной цифровой сети, которая служит посредником и поддерживает наш доступ к реальности, то мы оказались бы не перед естественной жизнью в ее неопосредованной истине, а перед невыносимой необработанной землей. «Добро пожаловать в пустыню реального!» — так иронично приветствуют героя «Матрицы», Нео, когда он видит реальность без Матрицы.
Что же тогда такое, этот вирус тысячелетия? Возможно, крайним примером было бы то, что Лакан называет объектом а, «маленьким другим», объектом–причиной желания, малюсенькой пылинкой, наделяющей плотью нехватку в Большом Другом, символическом порядке.
Здесь–то и появляется эта идеология: вирус — возвышенный объект идеологии! Само понятие говорит за себя своими четырьмя значениями: неисправность, дефект; инфекционное заболевание типа простуды; живое существо; фанатик [118] . Это смещение значения представляет собой наиболее элементарную идеологическую операцию: простой недостаток, неисправность незаметно превращается в болезнь, которая затем обнаруживает позитивную причину в виде беспокоящего существа, наделенного неким психическим состоянием (фанатизмом). Очевидно негативный сбой в работе, таким образом, приобретает позитивное существование под маской фанатика, которого нужно уничтожить, как какое–то животное… и вот мы уже по колено в паранойе.
118
"Вирус тысячелетия" по–английски — Millennium Bug. Bug не только клоп, жук, микроб, инфекционное заболевание; сбой, неисправность в работе, но и чокнутый, фанатик, энтузиаст. Последнего значения русскому вирусу, увы, недостает. — Прим. перев.
В конце декабря 1999 года главная правая словенская газета вышла с заголовком «Опасность или крыша?», намекающим на подготовку тайными финансовыми кругами Y2K паники [119] , дабы использовать ее для гигантского надувательства… Разве вирус не лучшая животная метафора для антисемитской фигуры еврея: оголтелое существо, которое ведет к вырождению и хаосу в социальной жизни; вот она, подлинная причина социальных противоречий?
Жест, который совершенно симметричен паранойе правого толка, совершает Фидель Кастро. Уже после того, как становится ясно, что никакого вируса не существует, что все будет идти дальше более–менее гладко, он разоблачает страх перед вирусом как сценарий, разработанный крупными компьютерными компаниями, для того чтобы подтолкнуть людей к покупке новых компьютеров. Как только страх прошел и стало ясно, что вирус тысячелетия — ложная тревога, из всех углов раздались обвинения, мол, должна была быть причина всего этого шума из ничего, должен был быть некий скрытый (финансовый) интерес в повсеместном распространении этого страха; невозможно, чтобы все программисты просто допустили такого рода ошибку! Тема дискуссии, таким образом, обернулась постпаранойяльной дилеммой: а был ли вообще этот вирус, разрушительные последствия действия которого пытались столь тщательно предотвратить, или же не было ничего и все бы прошло столь же гладко без миллиардных расходов на все эти превентивные меры? И вновь мы сталкиваемся в чистом виде с объектом а, пустотой, которая «является» объектом–причиной желания: неким «ничем вообще», сущностью, о которой нельзя даже сказать, «существует она на самом деле» или нет, и которая, тем не менее, подобно оку бури, производит вокруг себя гигантские разрушения. Иначе говоря, не был ли вирус тысячелетия тем, чем мог бы гордиться сам Макгаффин Хичкока?
119
Аббревиатура Y2K раскрывается как "Год 2000" (Year 2 Kilobite; Year 2000 bites of information). — Прим. перев., благодарного за эту расшифровку Анастасии Буданок.
Итак, завершить мы могли бы умеренной марксистской точкой зрения: поскольку цифровая сеть воздействует на всех нас, поскольку она уже является сетью, регулирующей нашу повседневную жизнь в самых ее обычных проявлениях типа водообеспечения, сеть эта в той или иной форме должна быть социализирована. Оцифровывание нашей повседневности действительно делает возможным контроль Большого Брата, по сравнению с которым старые коммунистические секретные службы надзора — лишь примитивная детская забава. Мы должны понимать как никогда ранее, что ответ на эту угрозу заключается не в том, чтобы спрятаться в уголок своей личной жизни, а в том, чтобы более эффективно социализировать киберпространство. Нужно собрать всю силу своего воображения, чтобы различить раскрепощающий потенциал киберпространства в том, что сегодня мы (неверно) принимаем за тоталитарную угрозу.