Хрупкий лед
Шрифт:
— Ничего. — Она пожала плечами. — Он просто такой… Я не знаю, даже. Не как все, что ли. Кажется, как актер или еще какая звезда. Странно смотреть на такого человека среди нас. Словно он не такой, не обычный. — Она перевернулась на живот и посмотрела на друга. Но тот глядел в окно, и нельзя было понять, что он думает. — Да и мама твоя, видел, как на него смотрела, — хихикнула Настя, вспомнив, как они вернулись домой. — И он на нее. Как две стату?и застыли, и глядели, глядели. Даже Эдуард Альфредович засмеялся.
Настя улыбнулась смешной заминке, которая случилась, когда все стали знакомиться.
— Ста?туи, — поправил друг. Казалось, он разозлился еще больше. — И, вообще, причем здесь
— А я, что, занятая? — удивилась Настя, не поняв логики. По поводу возраста спорить было нечего, что против правды скажешь?
— А ты — моя! — вдруг огрызнулся Сашка. — Мой… Друг. Лучший, — пояснил он, видя, что Настя растерянно хлопает ресницами и с удивление смотрит на него.
— Саш, так я же не перестану быть твоим другом, если посмотрю на кого-то минуту, — совсем растерялась она.
Села назад на кровать и запустила пальцы в волосы. Те, конечно же, были короткими, чтобы, не дай Бог, вши не завелись. И от того, что их вечно стригли, от природы кудрявые, они торчали в разные стороны, как смешная шапка.
— Ты что, из-за этого сердишься? — Настя посмотрела на Сашку. — Ты что. Я же для тебя… За тебя… Я же… — она не могла подобрать слов, чтоб рассказать, передать, что на все-все для него готова. И не нужен ей никто больше. Разве он не знает? — Мне же больше и не нужен никто, Саш. Ты же и мой лучший друг. Вот, хочешь, я тебе поклянусь? Хоть на крови? — Настя вскочила, вдруг придя в восторг от такой идеи.
В книжках же так и делали! Тогда он точно поверит, и больше не будет сердиться!
Но Саша только усмехнулся, отчего-то грустно, и покачал головой.
— Не надо, Насть, ты чего? Мелкая ты еще, с кровью связываться. Еще в обморок грохнешься, — поддел он ее.
Теперь уже Настя обиделась и сдвинула брови. Отвернулась.
«Дите-дите». Он смотрел на нее, и не мог успокоить всего того, что вдруг закрутилось, завертелось, сжалось внутри, когда он понял, что может случиться. А она обижается. До сих пор не поняла. Двенадцать лет через месяц, а, и правда, два плюс два сложить не может, как ребенок. И так за его интересы, за его удачу радуется. Не понимая, что все сразу он получить не может.
А вот Саша понял. Сразу как-то. Едва увидел этих мужчин за спиной тренера — так и дошло. Его мечта, и правда, может стать реальностью. Только, он уже действительно не был уверен, что хочет этого.
То есть, хочет, конечно. Тут и вопросов нет. Очень хочет. Одна проблема — если все будет так, как видится сейчас ему и Насте, то Саша уедет. Не просто далеко. Не в чужой город. В другую страну. На долго. Может, и навсегда. А Настя? Кто ее с ними пустит?
Никто. Им не отдадут девочку из приюта. Он уже просил маму узнать об этом. И она призналась, что разговаривала с директрисой, но та объяснила, что это просто невозможно. У них не полная семья. Вот так вот. Кто-то так решил, что лучше них знает, какие семьи могут воспитывать детей, а какие не могут. Да у него — самая лучшая мама на свете! Она бы прекрасно воспитала Настю, и та была бы с ними очень счастлива! Но нет, им не дадут так сделать.
Сашка сердился, когда узнал об этом. Но, поскольку, никто и не запрещал им дружить, а Настя практически все свое время проводила у них, то и разницы особой не было.
Однако теперь, теперь все может поменяться. А он не хотел этого! Не хотел уезжать и оставлять ее здесь! Так же нельзя, просто! Она же, и правда, его! Самый лучший и настоящий, единственный друг! И другого такого никогда не будет, Саша точно знал! Как же он может уехать, пусть и заниматься хоккеем, а ее оставить? У него в голове это сейчас не укладывалось.
Даже то, что Дмитрий Валерьевич, как верно заметила Настя, как-то подозрительно долго глазел на его мать по приходу, Сашу так не разозлило. Нет непонятно, конечно, чего он пялится. Но мама-то, Саша точно знал, всегда будет с ним. А Настя… Ее он может потерять. И уже так скоро.
Как? Как можно выбрать между мечтой и лучшим другом? Как!? Саша не понимал и приходил в ужас от мысли, что вот-вот может очутиться перед таким выбором.
Она говорит, что готова для него все-все сделать. Так и он, ведь, готов! Все. Что ни понадобится. И, кажется, даже остаться. Мечту, в конце концов, можно и другую завести, а настоящего друга — нет. Это же очень серьезно. Тем более, такого друга, как Настя.
У нее же, кроме него и его мамы, больше никого на целом свете нет! Она даже дня рождения своего не знает! И не праздновала никогда! Это он, Саша, предложил, чтобы они его первого июня отметили. В день защиты детей. Ему мама рассказывала, что такой праздник есть.
А Насте нужна защита. Как никому нужна. Это она с виду колючая и боевая. А на самом деле, он-то уже знает, что она очень впечатлительная. И ранимая. Ее ничего не стоит задеть, а она потом спрячется и целый день будет ногти грызть. Под самый корень. Но ничего не скажет. Ни словом не выдаст. Ее пытать надо, чтобы узнать, что же произошло. Как тогда, когда Леха со своими парнями стали ее «подкидышем» звать. Тайком. Когда он не слышал. Издевались над ней, говорили, что Саша с ней из жалости дружит. И мама его тоже. Сашка, когда выяснил, спокойно отвел ее в приют. А потом — нашел этих идиотов, и хорошо им врезал. Ему, конечно, тоже досталось. Все-таки, ничего не изменилось, и расклад был: трое на одного. Но он подрос за эти месяц. Да и регулярные тренировки делали его сильнее. Тем более что Леха, Клим и Балка, в последнее время, больше пиво пили, да сигареты где-то тягали, чем о здоровье или каких-то тренировках думали. Они врагов брали массой и страхом. А Саша уже научился их не бояться.
Мама, конечно, расстроилась, увидев новые синяки. Но Саша, как мог, объяснил, что у него не было выбора. Друзей надо защищать. Всегда. Она же сама его такому учила. И мама согласилась, хоть и вздыхала грустно весь вечер. А вот Настя начала на него кричать на следующее утро. И плакать. С чего, спрашивается? Он ей все постарался объяснить. Но она не поверила в то, что он споткнулся на лестнице. Умная, хоть и мелкая. И начала говорить, что зря. И он не должен был.
Глупая. Да за нее он и с десятью биться бы пошел. Не то, что с Лехой и его пацанами. Он же и сам для нее все-все готов сделать. И на крови клясться не надо. Зачем? Разве это что-то изменит, или сделает их дружбу еще крепче? Нет. Крепче и сильнее, уже просто некуда.
О чем разговаривали взрослые на кухне, они узнали только вечером. Когда все мужчины, разу по третьему, выпив чаю, и съев все печенье, наконец-то, ушли. Тетя Наташа еще какое-то время следила за ними из окна кухни, и выглядела при этом, как показалось Насте, очень даже мечтательно. Даже вздохнула раз, другой. И почему-то, Настя могла бы поспорить, что вздыхает Сашкина мама не вслед Эдуарду Альфредовичу или Альберту Романовичу.
Ага, как же!
Сегодня, впервые, наверное, там, на льду, глядя на Дмитрия Валерьевича она поняла, кто она. Она девушка. Ну, или станет ею вскоре. И теперь, глядя на спину мамы Сашки, Настя ощущала некую сопричастность с ней. Не такую, как раньше. Не как к матери друга. А как к женщине. Она почти понимала, что заставляет тетю Наташу так смущенно улыбаться, а ее щеки краснеть. И почему пальцы тети Наташи теперь все время за что-то хватаются и стараются переставить то тарелку, то чашку, то скатерть поправить.