Хрупкий лед
Шрифт:
А теперь — что делал?
Сам ей говорить ничего не хотел. Более того, ограждал Настю от любой информации о возвращении “великого хоккеиста” в родные пенаты. Без всякой причины и доводов боялся, что несмотря на все, она еще любит Александра. Как раз потому, что помнил, как тяжело Настя выходила тогда из своей боли и горя. Как мучилась. И сейчас иногда, казалось, замирала, глядя “внутрь” себя, думая о чем-то, недоступном для Валерия. И в такие моменты, ему всегда казалось, что она вспоминает прошлое. Верещагина. И ревность душила.
Но он не спрашивал. О чем? Дело
Вздохнул. Вернулся в настоящее.
А Настя смутилась опять от его предложения о переезде (Эх, про брак он уже и не заикался. Имелось искреннее желание просто ее как-то в ЗАГС затащить и уговорить их расписать на месте, вроде, собирались сделать такое нововведение). Это ее дурацкое самоунижение и полное отсутствие уверенности в себе! Вот за что он бы с удовольствием “расплатился” бы с Верещагиным и его матерью! Так сломать человеку психику в самом уязвимом возрасте, словно бы Насте и приюта было мало, и всех других скитаний по жизни!
Он ее все эти годы вытащить из того болота ощущения своей никчемности не может. Не верит она ему. Не ценит себя ни в грош.
— Валер, ты же знаешь, я не хочу тебе мешать, — уткнув глаза в пол, начала пальцы ломать.
Спасибо, ногти не грызет уже, в пединституте убедили, что такая привычка учителю не идет.
Он вздохнул и ухватил ее ладони. Переплел их пальцы. Поднял второй рукой голову Насти, заставив посмотреть ему в глаза:
— Ты не можешь мне мешать, егоза. Я люблю тебя. И всю жизнь, каждую минуту хочу с тобой быть. Все с тобой делить, понимаешь? Ты же мне без всяких раздумий на помощь бросаешься. Вчера вон, пришла после работы, после тренировки, а еще и за ужин взялась, и порядок навести пыталась. А мне тебе кофе приготовить нельзя? Почему, Настя? Я не достоин?
Он давил на то, на что мог в ней надавить, что хоть как-то на Настю влияло.
Она даже вздрогнула и замотала головой. Прильнула к нему всем телом. Обняла его щеки, высвободив свои ладони. Прижалась губами к губам, порхнула легкими поцелуями по щекам. Быстро, коротко, легко.
Господи! Вот оно, его счастье! В его руках. Так бы всю жизнь сидел, никуда ему не надо больше, чем находиться рядом с ней!
— Валера! Ну что ты говоришь такое! Лучше и добрее тебя — нет никого! Ты самый лучший человек, которого я знаю! И ты же так устаешь с этими пацанами! Что я, не знаю? Мне просто помочь тебе хочется, как-то удобней, легче жизнь сделать, чтоб счастлив…
— Солнышко мое, а ты со своими сорванцами, разве меньше выматываешься? — он снова перехватил ее. Сам поцеловал. — Чем ты — хуже меня, егоза?
Настя промолчала и опять отвела глаза. Ничего не сказала. Но он и так знал, что она подумала — “всем”. Настя себя ни во что не ставила. Считала человеком второго сорта. И ему это сердце рвало.
Не зная, что еще сказать, поскольку иногда испытывал глухое бессилие перед этой ее упертостью, несмотря на то, что был старше, да и не имея сегодня сил из-за собственных страхов, Валера просто крепче обнял Настю.
— Так, хватит нам споров, — тихо подвел он черту под этим разговорим. — Давай, пей кофе. Я сейчас… — Он ухватил ее, пытающуюся подскочить. — Я. Сейчас. Нагрею. Еду, — с ударением повторил Валера, не разрешая Насте подняться. — Имей совесть, девочка! Дай мне поухаживать за своей любимой! — вроде как сердито, а на самом деле, с внутренним отчаянием, проворчал он.
Настя рассмеялась. А что ему еще надо? И все-таки осталась на месте, взяла кофе, который он ей приготовил, и отпила.
— Вкусно! Спасибо, любимый, — посмотрела на него таким редким, просто лучащимся взглядом.
И Валера не удержался, тоже улыбнулся ей.
А еще решил, что от всего не спрячешь и в подвале не закроешь. Жизнь есть жизнь, и ему оставалось только верить, что она к ним благоволит…
Грустно как-то было. И ностальгия, да, кольнула его. Постоял, полюбовался на свое фото на доске почета “известных воспитанников”, улыбнулся. Вспомнилось, как мечтал об этом в восемнадцать. Вот, исполнилось. Реализовал свои мечты. Добился всего, чего хотел. Почти…
Но зачем вспоминать о том, что давно переболело?
Весь мир увидел, практически. Так что тут тосковать, вообще, не о чем.
Сашка размял шею, устал он от торжественности и пресс-конференции. Встреча, осмотр, толпа людей. Вот что его удивило, так это то, что тренер этот, Валерий, до сих пор здесь работал и парней учил в хоккей играть. Сколько лет прошло? Шестнадцать… а он не ушел. Поговорить захотелось с ним. Бог, знает о чем, накатило так ностальгией о молодости и всем том, что было связано в его памяти с этим местом. О Насте…
Но не сложилось, как-то. Валерий все время занят был, его то звали куда-то, то тренировку проводил. Да и Сашу дергали. Так, кивнули друг другу, и все.
А может и хорошо, что так. Зачем ворошить.
Помедлил еще пару секунд, осматривая и знакомые, и незнакомые коридоры Дворца Спорта. Вряд ли он еще когда-то сюда вернется, вероятнее всего, последний раз в этот город приехал. Возьмет билет до столицы на завтра, наверное, и все, пора браться за работу. В конце концов, его сюда не отдыхать звали.
Развернулся и пошел к выходу. Интересное ощущение — словно тесно. Вырос он окончательно. Все здесь кажется таким… Эх!
Спустился в круглый холл, опоясывающий весь Дворец наподобие кольца. И пошел к двери. Хорошо, что “отстрелялся” и теперь может расслабиться. Толкнул створку…
— Саш! Щитки потерял! Опять! Так же невозможно, просто!
Мороз по коже. И ступор какой-то. И сердце заколотилось в голове. А рука так и держит двери, только Верещагин сдвинуться с места не может. Этот голос… Эти слова…
Быть такого не может!
Сам не понял, как обернулся и на каком-то автопилоте двинулся в другую сторону, откуда доносился детский смех, возня какая-то и суматоха. И этот голос.
— Еще раз потеряешь, Саш, я могу и не заметить! А второго комплекта нам сейчас не купить. Спонсоры пока не особо щедрые, спасибо, аренду катка оплатили… Тимур! Уймись, ради Бога!