Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
Не помнят соответственно 16 и 14% опрошенных. «Интересовались в основном теми событиями, которые нас затрагивали непосредственным образом, — объясняла А.В. Девяткина из Пензенской области, — забот было много, заедала своя работа»{647}. Не интересовалась политикой Г.Н. Щербакова, учившаяся тогда в Серпуховском педагогическом училище{648}.
Нет ответа или он не подлежит однозначному толкованию у соответственно 10 и 3% опрошенных.
Таким образом, в отличие от примирения с Тито, дипломатическое признание западногерманского режима, сопровождавшееся амнистией
Однако в дипломатических сферах он все еще продолжал сказываться. Советское руководство решило сократить свои вооруженные силы на 640 тысяч человек. Но в то же время, именно тогда началась серия испытаний водородной бомбы невиданной до того мощности, а англичане, французы и американцы стали выказывать тревогу по поводу поставок оружия из Чехословакии в Египет и другие страны Ближнего Востока, которые они считали традиционной сферой своего влияния. Как заявил Молотову, встретившись с ним в Нью-Йорке на сессии Генеральной ассамблеи ООН, Дж. Ф. Даллес, это «не может способствовать ослаблению напряженности» в отношениях между двумя блоками{649}.
Затем последовали советское предложение Египту о 300-миллионном кредите для строительства Ассуанской плотины, в котором ему отказывал Запад, триумфальный визит Хрущева и Булганина в Индию, Бирму и Афганистан с громкими заявлениями в поддержку национально-освободительного движения в колониях, и, наконец, затяжные и безрезультатные переговоры министров иностранных дел по вопросам, порученным главами государств и правительств. И к концу 1955 г. восторженные упоминания о «духе Женевы» исчезли из печати. Он испарился. А народ, как сейчас выясняется, не очень-то и заметил его недолгое присутствие в международной атмосфере.
2.2. Рубежный 1956 год
2.2.1. Постановка вопроса о культе личности Сталина
В сборнике документов Президиума ЦК КПСС, посвященном ходу реабилитации до XX съезда КПСС, опубликована рабочая запись обсуждения 5 ноября вопроса «О 21 декабря», то есть о предстоящем дне рождения Сталина. Согласно этой записи, Хрущев, поддержанный Шепиловым и Первухиным, предложил эту дату «отмечать только в печати», а торжественного собрания «не проводить». Им возразил Каганович, сославшийся на решение ЦК о собраниях на заводах.
— Народом будет воспринято нехорошо, если не будем проводить собрания, — заявил Ворошилов.
За то, чтобы не проводить собрания, высказались Булганин и Микоян. Последний пошел еще дальше, предложив:
— Сталинские премии есть, а Ленинских нет. Надо обдумать. Почему никто не ставит этого вопроса?
Каганович, судя по всему задетый какими-то репликами Хрущева, сказал:
— Меня атаковать с этих позиций нет оснований. Я поддерживаю линию ЦК против культа личности. Расхождений у меня с тобой, товарищ Хрущев, нет. Но есть оттенок. Не намерен вести борьбу против тебя. Предлагаю лишь сформулировать решение — как отметить день рождения Сталина.
Сабуров заявил, что Хрущев «правильно поставил вопрос». А тот посчитал необходимым напомнить, как «кадры перебили», в том числе «военные». В спор снова вмешался Ворошилов:
— Все, что говорили,
В итоге решили принять постановление «О мероприятиях в связи с днем рождения И.В. Сталина», в котором было признано необходимым 21 декабря «осветить его жизнь опубликованием статей в печати и в передачах по радио», а также приурочить к этому дню «присуждение Международных Сталинских премий». Заметим в скобках, что в этом обсуждении не принимали участия Молотов и Маленков. Первый из них продолжал бесплодные переговоры в Женеве о конкретизации договоренностей, к которым пришли там летом главы государств и правительств «большой четверки», а второй или находился в отпуске, или приболел.
Итак, «напряжение» в отношениях между членами Президиума ЦК появилось, и его смягчению отнюдь не способствовали разногласия по поводу других новаций, предлагавшихся Хрущевым при подготовке отчетного доклада. В том его проекте, что помечен 28 декабря, в разделе «1. 5. Некоторые принципиальные вопросы международного развития» содержалось не только обоснование политики мирного сосуществования, но и говорилось об объективных предпосылках для того, чтобы «избежать новой мировой войны, несмотря на то, что империализм существует», а также о новых перспективах в деле перехода стран и наций к социализму, о возможности при этом использования и парламента{651}.
Как поведал полтора года спустя на июньском пленуме 1957 г. заведующий общим отделом ЦК В.Н. Малин, по долгу службы протоколировавший заседания Президиума ЦК, Хрущеву его коллеги ставили в вину и утверждение о возможности предотвращения войны в современную эпоху, и вывод о появлении новых форм перехода к социализму, и предложение о расширении контактов с некоммунистическими партиями (прежде всего, социал-демократическими). «Каганович выступил и говорит:
— Как вы позволяете отступать от принципов диктатуры пролетариата? Вы делаете отступление от ленинизма!»{652}.
Именно тогда и стал обозначаться перелом в вопросе о сталинских репрессиях. К Хрущеву пришел Микоян и стал один на один ему пересказывать справку, подготовленную по его просьбе Л.С. Шаумяном: оказывается, большая часть делегатов XVII съезда ВКП(б) и избранных на нем членов ЦК была репрессирована. Хрущев слушал внимательно. Микоян же высказался за то, чтобы внести в Президиум ЦК предложение о создании авторитетной комиссии, которая изучила бы все документы НКВД, прокуратуры, Верховного Суда и добросовестно разобралась бы во всех делах о репрессиях и подготовила бы доклад для съезда. Ввиду важности вопроса комиссия должна состоять из членов Президиума ЦК (Хрущева, Молотова, Ворошилова, Микояна и др.). Хрущев согласился, но внес поправку:
— Во-первых, мы очень перегружены, и нам трудно практически разобраться во всем. И во-вторых, не следует в эту комиссию входить членам Политбюро, которые близко работали со Сталиным. Важнее и лучше включить туда товарищей авторитетных, но близко не работавших со Сталиным.
И предложил поставить во главе комиссии секретаря ЦК КПСС П.Н. Поспелова. Микоян с этим согласился, хотя и оговорился, что доверять ему всецело нельзя, ибо он был и остается просталински настроенным. «Словом, — вспоминал Микоян, — договорились, что этот вопрос обсудим на Президиуме и он подумает, как первый секретарь ЦК»{653}.