Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
Согласно стенограмме этого заседания, открывший его Хрущев предоставил слово Суслову, а тот, «по поручению совета делегаций», внес предложение увеличить количественный состав Центрального комитета и Центральной ревизионной комиссии для того, «чтобы усилить представительство союзных республик, а также целого ряда новых областей, созданных у нас в Российской Федерации в последнее время». Предложение это было одобрено. После этого Суслов зачитал списки кандидатур, выдвигаемых в члены ЦК (133 на 133 места), в кандидаты в члены ЦК (122 на 122 места) и в члены ЦРК (63 на 63 места).
— Вот список названных товарищей, — подводит промежуточный итог Хрущев под аплодисменты присутствующих. — Будут ли отводы товарищам, названным в состав Центрального комитета? У кого?
Из зала раздалось: — Нет! И снова бурные аплодисменты.
— Отводов никто никому не дает, — констатировал Хрущев. — Будут ли дополнительно названы кандидатуры для голосования?
И опять голоса из зала:
— Нет!
Хрущев для проформы спрашивает
— Никто не назовет других кандидатов? И в который раз слышит дружное «нет», после чего объявляет (разумеется, под «бурные, продолжительные аплодисменты»):
— Тогда принимаются названные, выставленные кандидаты для голосования в состав Центрального комитета{700}. Затем поднятием карточек избирается счетная комиссия из 33 человек, и Хрущев объявляет перерыв на два часа (до 9 часов 30 минут) для подготовки зала к голосованию{701}.
В тот же вечер, но уже после голосования, собралась счетная комиссия. Избрав своим председателем заведующего отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам Громова, она принялась считать бюллетени по выборам членов ЦК. Их было роздано 1341, все они были опущены в урны и признаны действительными. Но только в 11 из них кандидаты оказались вычеркнутыми. По 1 голосу против получили секретари ЦК Хрущев и Аристов, первые секретари Московского горкома и Челябинского обкома Е.А. Фурцева и Н.В. Лаптев, а также маршалы И.С. Конев и Р.Я. Малиновский. Министр обороны маршал Г.К. Жуков получил 2 голоса против. А Маленков «схлопотал» 3.{702}
Шпаргалка для председательствующего на следующем и тоже закрытом заседании съезда очень лапидарна: «25 февраля, утро. Председательствует тов. Булганин. Доклад т. Хрущева»{703}. Стенограмма этого заседания тоже довольно краткая и включает в себя вступительное слово Булганина, зачитанный им проект постановления съезда «О культе личности и его последствиях», а также следующее пояснение: «Имеется в виду, что доклад тов. Хрущева Н.С. и принятое съездом постановление “О культе личности и его последствиях” не публикуются в настоящее время, но эти материалы будут разосланы партийным организациям»{704}.
Стенограмму предваряет текст самого доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях». С достаточной долей вероятности можно считать его первым экземпляром. Он без правки и пометок, если не считать трех вставок, касающихся предупреждений 1941 г. из Лондона и Берлина о готовящейся войне, депортации кавказских народов в 1944 г. и так называемого «Ленинградского дела». Текст этот идентичен тому, что был опубликован в 1989 г. {705} , [3]
3
В архивном листе использования этого дела имеются отметки, что 20 марта 1989 г. его смотрел В. Кочетов «для комментариев к публикации», что 17 сентября 1994 г. оно находилось на просмотре у руководителя Архивной службы Р.Г. Пихоя, после чего 18 января 1995 г. его рассекретили.
Возникает вопрос: как строго придерживался его Хрущев? не отвлекался ли от него? не давал ли волю эмоциям? и что говорил, если его «заносило»? На этот вопрос могла бы ответить магнитофонная запись. Она наверняка велась [4] . Но, как утверждают архивисты, у них ее нет. Можно ли им верить? Ведь и сейчас некоторые из них продолжают утверждать, что «стенограммы в архиве не было — она на съезде не велась», что машинописный текст доклада о культе личности «не сохранился, потерян» и «до сих пор так и не найден», что при подготовке доклада к публикации они пользовались отпечатанной типографским способом брошюрой с грифом «не для печати», которую зачитывали после съезда на партийных и комсомольских собраниях и которая представляла собой правленый Хрущевым текст, разосланный членам президиума ЦК 1 марта 1956 г. {706} Одно другого не исключает. Вполне возможно и даже весьма вероятно, что брошюра полностью повторяла окончательный текст доклада, который лежал перед глазами Хрущева 25 февраля и на который он получил санкцию от своих коллег 22 февраля. А многое из «отсебятины» ему пришлось убрать, но не все.
4
Есть сведения, что сотрудники аппарата ЦК КПСС приносили магнитофоны и магнитофонную запись доклада о культе личности руководителям некоторых братских партий, знавшим русский язык. А среди них были работавшие ранее в Коминтерне Б. Берут, Д. Ибарурри, И. Коплениг, М. Ракоши, П. Тольятти, В. Ульбрихт. Часто бывал в СССР, а во время войны и жил здесь М. Торез (см.: Аксютин Ю. В., Волобуев О.В. XX съезд КПСС: новации и догмы. М., 1991. С 205).
Направляя 1 марта 1956
2.2.2. Отклики в стране и за рубежом
Хрущев самым своим великим деянием, сравнимым разве что с подвигом, считал арест Берии. Но в истории он остался прежде всего как «разгребатель грязи», как разоблачитель сталинских преступлений. Его доклад «О культе личности и его последствиях» после съезда оглашался перед 7 миллионами коммунистов и 18 миллионами комсомольцев. И хотя обсуждать его не полагалось, жарких дискуссий избежать не удалось. Чаще всего они разворачивались в личном общении, но иногда возникали и на собраниях, а в Тбилиси вылились 5-7 марта в организованные шествия студентов с возложением венков к монументу Сталина. На четвертый день 8-10-тысячная толпа осадила здание ЦК КП Грузии и потребовала вывесить в городе флаги и портреты Сталина, а в газетах опубликовать материалы о его жизни и деятельности. Перепутанные республиканские власти предпочли выполнить эти требования. 9 марта на 80-тысячном митинге в центре города ораторы требовали пересмотреть решения партийного съезда, а один из них — Р.Б. Кипиани — призывал реабилитировать Берию и сместить Хрущева. Раздавались и требования о выходе Грузии из СССР. Но попытки огласить по радио принятую на митинге декларацию привели к столкновению с охраной Дома связи, во время которого было убито 7 и ранено 15 человек (еще 2 человека погибли позже при разгоне митинга солдатами мотопехоты и конвойных войск). В город вошли танки. КГБ арестовал 38 человек, из них 20 были приговорены к различным срокам лишения свободы, но не по антисоветским статьям, а за «хулиганство», «участие в массовых беспорядках» и «разжигание межнациональной розни», выразившееся в криках: «Русские собаки убивают наших братьев!». Максимальный срок — 10 лет — получил Кипиани{708}. По другим данным, во время разгона манифестантов и ликвидации беспорядков было убито около 20 человек, а более 60 получили ранения. В ночь на 10 марта КГБ задержал 381 человека, большинство из которых оказались студентами и школьниками. К уголовной ответственности привлекли 39 человек — выступавших на митингах, а также инициаторов и участников составления требований к правительству{709}.
Некоторое время спустя на имя первого секретаря ЦК КП Грузии В.П. Мжаванадзе поступило анонимное письмо, в котором утверждалось, что пролитая 9 марта кровь разделила Грузию и Россию, и предлагалось созвать (с тайной подготовкой) республиканский Верховный Совет и, воспользовавшись конституционным правом на самоопределение вплоть до отделения, принять декларацию о выходе Грузии из СССР и об установлении с ним таких же дружественных связей, какие имеют Польша, Чехословакия, Венгрия{710}.
Прямо противоположные сигналы шли из Ленинграда. Научный сотрудник Института русского языка АН СССР, член партии с 1920 г. И.А. Алексеев 9 марта написал Хрущеву письмо, в котором предложил: «Во всех партийных организациях поставить вопрос специально о Сталине в таком аспекте, является ли он государственным преступником». По его мнению, «большинство партии, по крайней мере, здоровая ее часть, все честные, не переродившиеся члены партии выступят и скажут: «Да, он является преступником против человечества, идейным вдохновителем убийств, совершенных бандой Берии и его предшественниками по кровавому террору»». Спустя несколько дней Алексеев выступил на собрании партийного актива Василеостровского района и сказал: «Товарищ Хрущев своим докладом сделал такой поворот в нашей партийной жизни, который должна поддержать партия… Испанская инквизиция меркнет перед тем, что было у нас… Что может сравниться с чудовищной феодальной эксплуатацией, которая имела место во время господства Сталина, когда его слова расходились с делом? Колхозы на грани нищеты…» Во время обсуждения резолюции Алексеев внес предложение «посмертно судить Сталина судом партии». Но его поддержали только 4 из 750 присутствовавших{711}.