Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
На Владимирском областном партийном активе 13 марта председатель колхоза «Путь Ленина» (Кержачский район) Сыромятников предложил записать в резолюции, что ЦК правильно решил вопрос об осуждении культа личности, но сделал это поздно. По его мнению, необходимо также просить ЦК принять меры для того, чтобы в дальнейшем была исключена сама возможность возникновения культа личности. Однако его никто не поддержал. И, мало того, отдельные ораторы высказали соображение, что «не следовало бы выносить вопрос о культе личности на такое широкое обсуждение, а принимать постепенные и осторожные меры по преодолению последствий культа личности»{712}. Более смело ставились вопросы в записках, присланных в президиум собрания: «Почему же не могли противостоять этому произволу т. т. Хрущев, Молотов, Ворошилов и другие члены партии? Почему же они положили Сталина рядом с Лениным?.. Как понимать, что товарищ Хрущев предложил съезду почтить память Сталина?
Записки сходного содержания подавались и на Свердловском областном партийном активе 12 марта: «Какую память мы должны хранить о И.В. Сталине? Как быть с наглядной агитацией (панно, портреты, бюсты, плакаты и т. д.), посвященной Сталину? Будет ли правильно, если портреты Сталина скромно убрать и заменить другими?»{714}.
Кое-где поспешили эту самую наглядную агитацию поменять, не дожидаясь указаний из центра. Так, первый секретарь Якутского обкома КПСС С. 3. Борисов, докладывая республиканскому активу о съезде, объявил, что «вместо знамени Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина теперь будет знамя ленинизма», и указав на установленное в глубине сцены изображение знамени с барельефами всех этих четырех вождей мирового пролетариата, сказал: «Такое оформление ошибочно допустили некоторые работники обкома». И уже в первый перерыв это оформление сцены было заменено портретом одного Ленина. Но об этом стало известно в Москве, и Отдел партийных органов ЦК КПСС по РСФСР «поправил т. Борисова»{715}.
Нельзя сказать, что весь партийный актив с энтузиазмом встретил доклад о культе личности. Председатель колхоза им. Сталина (Балаклейский р-н, Сталинградская обл.) Задаев делился своими сомнениями: «Какой-то тяжелый отпечаток ложится на душу. Мне приходилось в дни смерти Сталина проводить митинги в колхозах, и я видел, как колхозники со слезами на глазах переживали эту тяжелую утрату. И вот сейчас пойдем к колхозникам и будем обратное говорить. Не знаю, как у кого, но хватит ли силы до сознания колхозников довести это? Это тяжелый вопрос»{716}.
На Агрызском районном партийном активе в Татарии коммунист Назаров заявил: «Мы не можем выбросить Сталина из истории, ибо Сталин имеет определенные заслуги в прошлом и он прочно вошел в сознание советского народа». С ним не согласились Алексеев и Токмянин: «В историю можно войти по-разному, — возражали они. — Сталин допустил ничем неоправданное уничтожение кадров партии, и это ему нельзя простить»{717}.
Еще большая разноголосица во мнениях проявилась в низовых партийных организациях.
На вопрос своим респондентам «Слышали ли вы текст этого доклада лично на партийном или комсомольском собрании?», задаваемый студентами МПУ, 33% опрошенных в 1996 г., 18% опрошенных в 1997 г., 25% опрошенных в 1998 г. и 33% опрошенных в 1999 г. ответили, что да, слышали.
Кое-где из доклада не делали тайны ни для кого и на его заслушивание приглашали всех. Так, партийное собрание в СУ-19 Мосстроя было открытым, на него пригласили не только комсомольцев, но и беспартийных. В совхозе «Красный забойщик» (Днепропетровская область) доклад зачитывали и на профсоюзном собрании, то есть всем{718}. Читали (но не обсуждали) на собрании всего летного состава (включая беспартийных) Аэрофлота в Иркутске{719}.
Но отнюдь не везде доклад оглашали полностью. В Московском энергетическом институте, свидетельствовал один из преподавателей, зачитывали этот доклад в сокращенном виде. Изложение доклада слышали офицеры военного гарнизона Кубинка-1 И.Ф. Пыков и Г.М. Козлов{720}. В выдержках сообщался доклад на партсобрании в военном гарнизоне Ермолино (Калужская область){721}.
Не слышали доклада, но узнавали о его содержании от других 33% опрошенных в 1996,15% опрошенных в 1997 г., 32,5% опрошенных в 1998 г. и 33% опрошенных в 1999 г.
Не оглашался текст доклада перед студентами геологоразведочного техникума в Старом Осколе (правда, один из его преподавателей, Либерман, довольно подробно излагал его содержание на своих занятиях) и в некоторых школьных комсомольских организациях, напри-мер, в Звенигороде (а то, что слышал тогда вокруг один десятиклассник, «говорилось с какой-то неуверенностью и опаской»), в поселке Ромашково Одинцовского района и даже в Москве.
Но знала о содержании доклада из последующих обсуждений на собраниях и во время политучебы рабочая Занарской прядильно-ткацкой фабрики в Серпухове Н.С. Шайдурова. Продавщице из деревни Щучье Веневского района Тульской области В.С. Одиночкиной рассказывал о докладе ее муж, слышавший его на партсобрании. От мужа-писателя услышала о докладе московская домохозяйка В.П. Строковская{722}.
По радио, наверно зарубежному, слышали текст доклада московская школьница М.А. Харитонова, художник-оформитель в одном из московских НИИ М.Г. Данилов, шофер автобазы Центросоюза Н.В. Рыков, живший в селе Покровское рабочий Подольского п/я 1 А.Д. Арвачев, рабочая Волоколамской типографии В.И. Матисова. О передаче текста доклада по радио рассказывали еще 6 респондентов{723}.
Как же реагировала публика на услышанное? «Сталин серьезно подправлял тов. Хрущева по вопросу о создании звеньев и агрогородов. Не является ли это своего рода местью?» — интересовались в Вологодской области{724}. Командир танковой роты 23-й гвардейской механизированной дивизии (Московский военный округ) П.С. Деркач говорил другим офицерам: «Зачем все это опубликовали? Подшили бы все это в архив, чтобы не ворошить души народные и не опустошать их». Инженер-полковник Проектно-технического управления войск связи Советской армии С.И. Коновальчик заявлял: «После этого доклада не знаешь, кому верить… Теперь нет уверенности, что и другие руководители не наделают чего-либо подобного. Нет ли здесь ошибок в отражении деятельности Сталина?» Подобных сомнений не испытывал полковник в отставке Чурсин. Возмущаясь докладом, он говорил: «Где же был сам Хрущев, почему он тогда молчал, а сейчас, когда Сталин умер, начал на него лить всю грязь? Я что-то не особенно верю всем фактам, которые изложены в закрытом письме… Сталин воспитал меня с детского возраста на своих идеях, и я от этих его идей не откажусь и сейчас. Я был и буду о Сталине самых хороших мнений». Иначе думал обо всем этом начальник штаба 75-го отдельного учебного батальона майор Таратин: «Действия Сталина в отношении членов партии не вместимы ни в какие рамки, и ему нет места на нашей земле, его нужно куда-нибудь увезти и выбросить за пределами СССР». А старший инженер-лейтенант 9-й истребительной авиационной дивизии Игорь Чкалов, сын знаменитого «сталинского сокола» Валерия Чкалова, говорил майору Алексееву: «Хорошо, что я не вступил ранее в члены партии, так как сейчас не поймешь, кому верить: или товарищу Сталину, или линии товарищей Хрущева и Булганина». И пояснил: «Еще неизвестно, во что такая политика Хрущева и Булганина выльется, как на нее посмотрят рядовые члены партии. Найдутся и такие, которые положат свои партбилеты на стол ввиду несогласия с этой линией»{725}.
Таковых, насколько нам известно, не нашлось. Срабатывало не только подсознательное чувство страха, но и чувство, которое одна из современниц, рассказывая позже о себе, назвала «жаждой стадности, стремлением раствориться в толпе, быть как все, быть приговоренной к большинству, чтобы не выгнали в меньшинство». Кстати, вступая в том, 1956 г. в партию, она так отвечала во Фрунзенском райкоме КПСС г. Москвы на вопрос, зачем это делает: «Хочу знать все, что знают партийные, бывать на собраниях, отдавать себя в распоряжение чьей-либо железной дисциплины»{726}.
И все же то в одной организации, то в другой появлялись «отдельные гнилые», как их определяла 5 апреля 1956 г. в редакционной статье газета «Правда», «элементы, которые под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии»{727}. Случаев таких было не так уж много. Но они были. Особенно в кругах научной интеллигенции. Ученые с их склонностью к анализу позволяли себе усомниться не только в фигуре Сталина, но и в некоторых погрешностях самой советской системы. Член ЦК КПСС, историк и академик А.М. Панкратова, докладывая о результатах своей поездки в Ленинград, где она выступала с докладами и лекциями о XX съезде, приводила некоторые из полученных ею 825 записок: «Разве приписывание всех ошибок тов. Сталину не есть культ личности?.. Не является ли данью культу личности мнение, что один Сталин мог сломить волю большинства партии (или навязать партии неправильное решение отдельных вопросов)?.. Было ли правильным сплочение ЦК вокруг одного лица на любом историческом этапе?.. Были ли в русской жизни социально-экономические и социально-психологические предпосылки фантастического расцвета культа личности?.. В чем материальная основа культа личности? Может быть, в монопольном положении промышленности и сельского хозяйства, не испытывающих никакой конкуренции и поэтому не имеющих внешних стимулов для совершенствования?.. Почему не дается объяснение его (Сталина. — Ю. А.) поведения, как отражения интересов определенного социального слоя, выросшего, скажем, на почве советского бюрократизма? Чем было наше государство в продолжение почти 30 лет: демократической республикой или тоталитарным государством?.. Не способствует ли культу личности однопартийность и почти полное слияние органов власти и партийных органов?»{728}.