Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
В Ленинграде арестовали 9 человек во главе со студентами Педагогического института иностранных языков Александром Голиковым и Борисом Пустынцевым. Написанные ими листовки с призывом: «Поддерживайте венгерских повстанцев! Требуйте вывода советских войск из Венгрии!» распространялись не только в Инязе, но и на историческом факультете Университета, в институте им. Герцена, разбрасывались в кинотеатре «Октябрьский»{792}.
Нередки в ту осень были и разговоры о необходимости объединения несогласных. В Московском историко-архивном институте, например, группа из трех-четырех человек решила, было, приступить к созданию социал-демократической партии. Но дальше разговоров (чаще всего за бутылкой водки) о необходимости разработать программу и устав дело не пошло. Как вспоминал позже Григорий Померанц, также испытавший тогда «жгучий стыд перед венграми», естественное, казалось бы, «чувство протеста было подавлено сознанием беспомощности, и все вылилось в звоне рюмок». Пепел стучал в сердце, но сделать ничего нельзя было. Только пить. И потому: «Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли, — все равно. Ангел Мэри, пей коктейли, дуй вино!»{793}
А вот аспирант и секретарь комитета ВЛКСМ на историческом факультете Московского университета Лев Краснопевцев и два его бывших сокурсника Владимир Меньшиков и Леонид Рендель именно в ноябре 1956 г. интенсифицировали поиск возможных единомышленников среди своих близких знакомых и к весне следующего года склонили на свою сторону еще не менее трех человек{794}. Студент Ленинградского педагогического института им. Герцена Виктор Трофимов составил проекты программы и устава «Союза коммунистов». Целями организации, которой он дал такое название, выдвигались: создание рабочих советов на предприятиях, вывод советских войск из других стран, усиление контактов с Западом и сближение с Социалистическим Интернационалом, многопартийность или разрешение оппозиционных фракций, допущение элементов частной собственности в хозяйстве. Основное средство достижения этих целей виделось в мирной пропаганде, а в случае ее невозможности — признавалось необходимым призвать к вооруженному свержению существующего строя{795}.
Люди, не склонные к антиправительственным манифестациям (а таковых всегда было больше, в те же времена особенно), но не согласные с тем, что делают власти предержащие, пытались как-то осмыслить зигзаги в политике наследников Сталина. Биолог А.А. Любишев, например, написал и положил до лучших времен в стол рукопись, в которой, осуждая интервенцию в Венгрии, среди главных причин происшедшей там революции называл не только реакцию на сталинский деспотизм и олигархическое вырождение, но и секретный доклад Хрущева на XX съезде КПСС: «Он сделал гораздо больше, чем все пропагандистские речи “Голоса Америки” и “Свободы”»{796}.
Та же причина, но с противоположной оценкой, называлась и в письме, подписанном «Оргбюро Союза ордена Ленина», адресованном членам Президиума ЦК КПСС и присланном по почте в партком Магнитогорского металлургического комбината и Челябинский обком: «Вульгарной постановкой вопроса о культе личности вы сами срубили тот сук, на котором сидели. Нужно ли было этот вопрос раздувать до мировых масштабов и переносить на почву рабочих и коммунистических партий стран народной демократии, положение которых было не очень прочным? Вы окончательно подорвали их авторитет среди народов, подорвали международный престиж СССР.., на десятки лет вооружили реакцию сильнейшим средством борьбы с марксизмом. Похоронный гимн по демократическому лагерю пропет, похоронить его — дело времени. События в Польше, Венгрии, Египте показывают, была ли на самом деле международная разрядка. Не есть ли это плод вашей капитулянтской политики перед империализмом? Скорее всего, что да». В конце своего письма его авторы, «озабоченные судьбами марксизма-ленинизма», объявляли, что «решили создать свою организацию, чтобы иметь возможность защищать революционный марксизм», и выражали желание, чтобы Президиум ЦК рассмотрел их «просьбу о легальном существовании»{797}.
Харьковский пенсионер Александр Пашков, бывший членом партии в 1919-1921 гг., то есть в эпоху «военного коммунизма», в своем письме в газету «Правда», сетуя на то, что польская печать, а также Тито и Тольятти не одобряют последнюю советскую акцию в Венгрии, разъяснял: «И все из-за чего? Из-за болтовни, развязанной на XX съезде партии о грязных делах Сталина. Ума не хватило сделать потише, вынесли такую пакость на весь мир». В необходимости военной интервенции в Венгрию он вовсе не сомневается. Мало того, по его твердому убеждению, еще в мае 1945 года следовало бы оккупировать не только Восточную, но и всю Западную Европу! Но если разоблачение культа личности не одобряется им из соображений сугубо практических и даже циничных, а внешнюю политику он желал бы видеть более решительной и последовательной с точки зрения имперской, которую сам он называет «народной, советской», то положение в партии и советах Пашков оценивает, исходя из совсем других критериев. Ему не нравится, что подавляющее большинство в КПСС состоит из «проныр, карьеристов, подхалимов, попутчиков, не говоря уже о настоящих негодяях и даже преступных элементах». И это, по его мнению, не случайно. Иначе и быть не может в условиях однопартийной системы, «при отсутствии демократии в стране». А для того чтобы изжить это негативное явление, необходимо дать свободу печати; не допускать монополии партии на все места в государственном и хозяйственном аппарате; заменить профсоюзы комитетами рабочего самоуправления и, наконец, «возродить власть советов», депутаты которых будут выбираться из нескольких кандидатов{798}. «Правда», естественно, не опубликовала это письмо, но в ЦК КПСС на всякий случай переправила. Там его, судя по пометкам, внимательно читали и изучали. Но не предложения о демократизации системы, а аргументы против чрезмерной «болтовни» и чересчур частых явлений первого лица к народу.
Ведь именно такой прагматичной позиции придерживались соратники и оппоненты Хрущева в высшем партийном руководстве. Да и сам он, судя по всему, все больше и больше разделял их серьезную обеспокоенность ситуацией, складывающейся не только в странах-сателлитах, но и внутри СССР. Но когда ему казалось, что нажим просталинских сил в его окружении становится чрезмерным, он не упускал случая показать им, на чьей стороне действительные настроения и чаяния людей. Так, 26 ноября по его поручению членам и кандидатам в члены Президиума ЦК «для ознакомления» было разослано письмо, полученное в ЦК 14 ноября, автор которого учительница М. Николаева спрашивала его: «Когда же, наконец, воздадут должный почет великому Ильичу и не будут ставить его на одну ступень с преступником, который не только уничтожил тех, кто делал революцию, но и убивал в людях честность, бескорыстие и веру в дело социализма»{799}.
И протесты против интервенции в Венгрию и обвинения в капитулянтстве раздавались на фоне глухого ропота, доносившегося до Старой площади и Кремля из самой толщи народных низов, по-прежнему прозябавших в нищете и забвении, а теперь еще и лишенных предмета священного преклонения. То здесь, то там раздавались требования к властям накормить, одеть, обуть и дать крышу над головой.
14 ноября 1956 г. не вышли на работу 14 сучкорезов на одном из участков Шенкурского леспромхоза в Архангельской области, так как им не начислили зарплату. За несколько дней до этого не работали все 163 рабочих соседнего лесопункта, в том числе 10 коммунистов и 22 комсомольца — все они ловили четырех хулиганов, которые по пьянке сожгли общежитие и убили одного их товарища; двое из них были пойманы и избиты до смерти, двум другим посчастливилось сдаться властям. Комиссия, прибывшая из центра для разбора этого ЧП, вынуждена была констатировать: «Во многих общежитиях холодно и грязно, нет мебели, хлеб продается с перебоями, отсутствует чай, жиры, сахар, недостаточно дешевых папирос и махорки, нет никаких кондитерских изделий, хлопчатобумажных брюк и костюмов, детской обуви, часто отсутствует керосин. О торговле книгами и речи нет. Столовые не на всех участках, в них почти не готовят овощных блюд, молока, а стоимость питания высокая. Два участка не имеют электричества и радио»{800}.
Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Шелепин переправляет в ЦК КПСС анонимное письмо, полученное им как депутатом Верховного Совета СССР из Коми АССР. Его автор спрашивал, почему «все хуже и хуже у нас, чем в любой капиталистической стране, жизнь человека». Что делать, если хлеб в магазинах бывает не всегда, сахар отсутствует по неделе и больше, а «несчастных круп — ячневых, овсянки и других — вот уже месяца два-три нет?» Правда, выдали на праздник по три килограмма муки и полкило сахара, но за ними пришлось простоять в очереди целый день. «Вот вам праздник октября! До революции целину не пахали, а хлеб досыта ели». Не соглашался автор и с содержавшимся в докладе Суслова о 39-й годовщине октября утверждением, будто доход на душу населения у нас за это время увеличился в 19 раз: «Это чушь и на смех курам», ибо раньше «все магазины были забиты продуктами и промтоварами и по дешевой цене», доступной для любого, зарабатывающего от 50 копеек до 1 рубля в день. А теперь, мало того, что нечего купить, но и не на что, ибо цены возросли в 30-40 раз. «Разве мыслимо, когда человек зарабатывает на кило сахару за рабочий день?». Напомнив о событиях в восточной Германии, Польше и Венгрии, автор указывает: «Ведь это же не случайно народ терпеть не может. А тут терпим 39 лет». В заключение письма содержится настоятельная просьба «поставить вопрос перед кем полагается и дать народу немножко пожить, а не доводить нас до нитки, т. е. от слов перейти к делу»{801}.
Подчас такого рода просьбы и требования сопровождались недвусмысленными угрозами. В адрес Челябинского обкома поступило письмо из шахтерского города Копейска с просьбой: «Сообщите тов. Хрущеву и Булганину, чтобы отменили налог на скот и сняли займы на 50%. Если все это будет к 1 апреля 1957 г., то разгром Кремля, намечаемый на 1 мая 1957 г., отменяется»{802}.
Случалось, что критика верхов раздавалась вдруг в самых, казалось бы, неожиданных местах. На Владимирскую городскую комсомольскую конференцию 8-9 декабря 1956 г. пригласили члена партии с 35-летним стажем, бригадира моторного цеха тракторного завода Выставкина, который, вместо того чтобы рассказывать молодым людям о трудовых и боевых подвигах своего поколения, стал высказывать «провокационную мысль, что в Венгрии восстал рабочий класс и это может случиться и в Советском Союзе». Он «поставил под сомнение успехи и достижения, достигнутые рабочим классом и крестьянством в нашей стране», заявив:
— Об этом много говорят, пишут, что собрали много хлеба, хлопка, увеличилось производство продуктов животноводства. А с хлебом перебои, с чаем и папиросами перебои, почти не бывает в продаже сахара и мыла, плохо идет жилищное строительство, и рабочие живут в тяжелых условиях.
По его словам, плохое удовлетворение материальных нужд трудящихся объясняется тем, что вернувшиеся с фронта коммунисты нашли в тылу «кучу шлака», неполноценные кадры, которые «надо копать», так как они приучили и себя и народ работать по принципу «побольше тяни руку, поменьше критикуй, побольше соглашайся, что говорят свыше». В конце своей речи Выставкин, призвав изучать ленинское отношение к критике, освобождаться от бюрократов и зажимщиков критики, сослался на изошутку в № 49 журнала «Огонек», истолковав ее следующим образам: