Хрустальная волчица
Шрифт:
Сознание помутилось, меняясь на звериное, конечности мои напряглись, спина покрылась испариной, а позвоночник вытянулся в преддверие трансформациии ничего.
Ни-че-го.
Хотя
Боль, сравнимая по силе, верно, лишь с муками Соляра, ударила в скованные наручниками запястья, выжигая кислотой агонии желание трансформироваться. Внутренности обожгло, ослепляя меня на долгие таймы, но желчный смех, преследовавший меня всё то время, что я с трудом приходила в себя, не дал мне вновь погрузиться в спасительное небытие, держа на плаву агонизирующего сознания.
— Дура, нет, ну надо же какая
Пока я боролась с болью врач бегло осмотрел меня и даже умудрился взять кровь, потряхивая парой пробирок с добавленными в них реактивами перед моим носом. Кровь в них меняла цвет несколько раз, с почти черного на прозрачный, с прозрачного на синий и жёлтый, а потом в обоих колбах стала бурого цвета и выпала в осадок крупными, волокнистыми хлопьями.
На лице лекаря появилось странное выражение, и он, прижав пробирки к груди что-то быстро и тихо забормотал, не понятное ни мне, ни Штейну.
— Виргих, — рявкнул на доктора маркиз, и тот сжался в комок, низко опуская плечи и заискивающе подставляя горло. Сила альфы пыхнула на меня пожарищем и осыпалась крошечными искрами, данам защищал меня от воздействия, хотя легкий дискомфорт я всё же почувствовала.
— Она идеальна, Ваше Сиятельство. Совершенство. — А когда маркиз счастливо выдохнул, являя мне улыбку сошедшего с ума садиста, добавил: — За исключением маленькой детали.
— Какой? — продолжал улыбаться волк, пугая меня еще больше.
— Она беременна, срок приблизительно три терила.
Глава 25.
Достигнуть зари можно только тропою ночи.
Лицо Штейна перекосило, превращая приятные черты в уродливую маску, и брызжа слюной, он закричал:
— Брюхатая?
А в моей голове пронеслось воспоминание о том самом первом разе с Генрихом, что и случился в заявленный лекарем срок назад. Но как я ничего не почувствовала, как не поняла? Сбой цикла и задержка регулов норма для тех, кто активировал данам, мне об этом на осмотре напомнил целитель еще в Вестхолле, вот я и не волновалась. Конечно, ощущение себя немного изменились, но я относила легкий дискомфорт на трансформацию организма и пережитые события. — У тебя есть настой мандрагоры?
Резкий, клокочущий от гнева голос привел меня в себя, вырывая из сладких воспоминаний и медовых дум в неприглядную, суровую реальность. Его слова заставили меня резко дернуться, и я с осторожностью и затаенной надеждой взглянула на небольшой кофр, что принес с собой лекарь.
Настоенный определенным образом корень лекарственной мандрагоры был универсальным средством от множества болезней, но известность в определенных кругах, он приобрел благодаря своим абортивным свойствам и как не печально, знала я это из собственного опыта. На третьей ступени обучения в МАСе моя соседка, разумная и крайне благовоспитанная несси, поддалась на уговоры своего жениха и разделила с тем ложе в Парад двух лун.
И хотя для оборотней, особенно в период гона, такое поведение было нормой, Ирма, как и я, хотела окончить Академию, получить знаки отличия и достойное распределение, а уж затем вступать в союз. Жених ждал ту с распростертыми объятиями, но она решила избавиться от плода,
К сожалению, что-то пошло не так и Ирма убила не только неродившееся дитя, но и себя, к тому моменту, когда истекающую кровью подругу нашли спасать её было уже поздно. А еще утром, она учила танский, повторяя неправильные глаголы. При должном исходе, настойка корня на раннем сроке должна вызвать регулы, а с этим и прерывание беременности, но одного Ирма не учла — оборотням с данамом пить его рекомендуют крайне осторожно, уж слишком силен в нас инстинкт к продолжению рода и регенерация.
Тем временем, внимательно наблюдая как лекарь перебирает склянки, и несмотря на ароматы других настоек и спирта, усиливающий эффект корня, запах мандрагоры я чувствовала очень чётко. Навсегда я запомнила этот приторный, горьковатый букет поэтому слова Виргиха стали для меня неожиданностью:
— Нет, Ваше Сиятельство, мандрагора быстро портится, её необходимо
— Довольно, — прервал Штейн, — чтобы в течение леора принес. Воооон.
Спешно, но подобострастно кланяясь, мужчина покинул комнату. Перед тем, как прикрыть за собой дверь, всего на доли мгновения, лекарь задержал свой взгляд на мне: сожалеющий и извиняющийся.
Что ж, у меня есть всего леор, и я намерена воспользоваться им в полной мере.
Маркиз подошел ближе и втянув воздух рядом со мной непристойно осклабился. Его намеренья сменили курс, это было очевидно, а дальнейшие действия лишь подтвердили мою догадку:
— Думаю мы с тобой успеем поразвлечься, развратная потаскуха, — приближаясь вплотную пропел мужчина, смакуя каждое слово. Он скинул камзол и начал неспешно расстегивать брюки. Петлю за петлей. — Я переплатил за тебя. Мать клялась, что ты невинна.
Моя беспомощность его возбуждала, он упивался видом прикованной, обездвиженной жертвы, наслаждаясь открывающимся ему видом. Я видела, как набряк его гульфик, как капли испарины покрыли благородный лоб и как бледно-голубые, водянистые глаза загорелись красным, упиваясь картиной покорной жертвы.
Да только он не учёл того, что я лучше сдохну, чем отдамся насильнику, желающему, убить моё дитя.
— Прошу, помоги — произнесла я про себя, сжимая в руках амулет.
Тяжелый, ледяной ком под солнечным сплетением разрастался, разбегаясь студеным цунами, замораживая кровь и пот, пар моего дыхания осыпался колкими снежинками, промораживая воздух комнаты до критических отметок. Маркиз удивленно замер на последней петле, чувствуя кончиками пальцев покрытые инеем перламутровые пуговицы.
Корка льда под моим телом похрустывала в такт дыханию, расширяя студеные границы пола, внутри меня разгоралось морозное инферно, силящее поглотить всё сущее без остатка, и я не стала ему противится. Я обернулась волчицей, разрывая хрупкие оковы и вгрызлась в беззащитное горло остолбеневшего мужчины.
Его плоть была подобна слабому стеклу и крошилась под мощными челюстями, осыпаясь кровавыми осколками. Я рвала его живот и пах когтями, вгрызаясь клыками глубже в шею, и когда кость хрустнула — с остервенением оторвала дурную голову, клацая зубами и разбрызгивая кровавое крошево, бывшее когда-то маркизом Штейном.