Хрустальное счастье
Шрифт:
– Сходи за Готье, Клара нехорошо себя чувствует!
Растерявшись, она бросила взгляд на диванчик, бабушка выглядела обессиленной, и поспешила за Готье. Ален обернулся к Кларе и опустился на колени перед ней.
– Подкрепление идет, – сказал он, выдавив улыбку.
– Что происходит? – спросил Винсен, которого предупредила на ходу Мари.
– Небольшой приступ усталости, – ответила Клара еле слышно.
Она вытащила камею, чтобы открыть воротник своей рубашки, и брошь упала ей на юбку, а она даже не стала ее искать. Ее щеки покрылись красными пятнами, вены выступили на ее морщинистых руках.
– Ну, бабушка, устала от вечеринки? – бросил Готье, подходя к ним.
Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ситуация была критической. Он сжал запястье Клары пальцами и нашел пульс очень плохим. Тарелка, которая стояла подле нее, была не тронута. Он на секунду повернулся к Алену и Винсену, которые ожидали его.
– Давайте перенесем ее в комнату, мне надо ее осмотреть…
Вокруг них все пили и смеялись, было, по крайней мере, двести человек, которые толпились в гостиных. Ален нагнулся над Кларой, взял ее одной рукой за спину, а другой под коленями и поднял без усилий.
– Ты с ума сошел! – возразила она вдохнув. – Я не хочу, чтобы люди…
– Никто не обращает на нас внимания, – заключил он успокаивающим голосом.
Винсен, Готье и Мари окружили их, чтобы освободить проход и скрыть их от взглядов приглашенных. В холле, где было меньше народу, Мари заметила Сирила, которому сделала знак подойти.
– Поднимись с нами, чтобы нас не заметили! – бросила она ему.
Они вместе, окружая Алена, поднялись по лестнице, и дошли до комнаты Клары.
– Положите ее на кровать, – сказал Готье, укладывая подушки. – У меня здесь ничего нет, даже стетоскопа…
Он все же расстегнул шелковый корсет и приложил ухо на уровне сердца. Когда он выпрямился, его лицо ничего не выражало.
– Что со мной? – спросила его Клара, глядя ему в глаза.
– Я думаю, у тебя небольшая проблема с сердцем. Это не серьезно, не волнуйся. Я вызову скорую.
Когда они отошли, чтобы позвонить, она притянула его за руку.
– Не может быть и речи! – просвистела она. – Ты потерял голову! Прием в полном разгаре! Ты хочешь испортить свадьбу Даниэля? Ты хочешь, чтобы приглашенные собрались на крыльце и смотрели, как меня уносят на носилках? Меня?
Приступ ярости вызвал у нее удушье, но она не отпустила Готье.
– Я тебе это запрещаю, ты меня слышишь? Это я решаю…
Она упала на подушки с широко открытым ртом, которым искала воздух. Потом боль изменила черты ее лица, и она застонала, но быстро подавила стон. Готье сел рядом с ней, подавленный.
– Бабушка, будь разумна. Я не могу тебя так оставить, я не имею права. Ты понимаешь?
– Вовсе нет. Ты сделаешь то, что я тебе говорю… Я никогда не доверяла ни одному врачу, по крайней мере, ты не предавай меня.
– Ты просишь меня о невозможном. Я буду говорить с тобой откровенно, есть необходимость…
– Но нет! Какая необходимость, в восемьдесят девять лет? Я знаю, что приближаюсь к концу. Мне бы хотелось прожить еще один день и все. Время, когда голубки уезжают в свадебное путешествие и не видят этого.
Так как ее голос был едва слышим, она попробовала безуспешно прочистить горло.
– Подойдите немного, мои дорогие, – сказала она остальным.
Мари пошла со стороны Готье, в то время как Винсен стоял плечом к плечу с Аленом.
– Я не хочу умирать в скорой. Ни в больнице, как Шарль.
– Ты не умрешь, – возразил Готье.
– О, я точно буду первой! – ответила она, скорчив гримасу, которой хотела изобразить улыбку.
Новая волна боли душила ее, и Готье подумал, что у нее начинается инфаркт. Но она все еще держалась за него, ее пальцы сжимали его руку, как когти.
– Винсен, – с трудом выговорила она, – ты продолжишь, ты обещал…
Дверь на лету распахнулась, заставив всех подскочить, и Даниэль устремился к кровати.
– Сирил сказал мне… Мой Бог, что с ней?
– Это ты, Даниэль? – прошептала она. – О, мой бедный малыш, прости…
Он замер, ошеломленный, глядя на своего брата и кузенов, которые, казалось, были не в состоянии пошевелиться.
– Мы ничего не можем сделать? – спросил он у Готье.
Тот молча покачал головой, потом воцарилось долгое молчание. Когда Клара открыла глаза, ее тусклый взгляд медленно переходил с одного на другого.
– Я уже плохо вижу, дорогие. Но так как вы здесь все пятеро…
Ее голос был таким слабым, что они все одновременно склонились к ней, как если бы хотели ее удержать.
– Винсен… – удалось ей сказать.
Последняя судорога была очень долгой, и Готье понял, что все кончено. Остальные долгое время оставались без движения, прежде чем они поняли, что Клара ушла навсегда.
Кладбище Эгальера
Похороны без Клары. Похороны Клары. Перед склепом Морванов, оторопевшие, они стояли все пятеро, чувствуя себя бесполезными, потерянными, потому что больше не было бабушки, которую надо было поддерживать. Хотя им и пришлось признать, что она была не бессмертна, никто из них не мог принять траур, никто не мог свыкнуться с мыслью, что она ушла навсегда.
Они долго сомневались при выборе места захоронения. Нельзя было не учесть воли Клары, которая хотела лежать рядом с Шарлем. Но тот был один в могиле, по другую сторону аллеи. Так он пожелал. И потом, место Клары было рядом с мужем.
Мари, Ален, Готье, Винсен, Даниэль стояли выпрямившись, взгляд был направлен на гроб той, которая их вырастила, поддерживала, любила. Потеряв ее, они навсегда прощались с молодостью, они с горечью это понимали. Позади них стояли Шанталь и София, опустив головы, так же как и все правнуки. Спрятавшись под черной муслиновой вуалью, Мадлен изредка искренне и громко всхлипывала. Священник заканчивал читать последнюю молитву, но его слова были непонятны, уносимые мистралем, который дул с неистовой силой.