Хрустальные тайны
Шрифт:
Фёдор не дослушал приятеля. Он поднялся во весь рост и вплотную приблизился к Борису.
— Как ты сказал?!
Борис решил, что друг на него рассердился. А Фёдор вдруг расплылся в улыбке.
— Золотые слова ты сказал сейчас: не надо раздувать капли ртом, надо пользоваться насосом. Вот это уже другой разговор...
Рыбалка была сразу же отменена. Велосипед заброшен на чердак. Друзья взяли только велосипедный насос и срочно отправились к деревянному кругу прилаживать этот насос к выдувальной
— Хорошо придумал. Хорошо сообразил.
Однако не сразу получилась новая трубка. С трудом прикрепили приятели велосипедный насос к мундштуку трубки. От этого она удлинилась, сделалась неуклюжей. Работать с нею стало неудобно — стеклодув едва дотягивался руками до её концов.
— Давай всадим насос вовнутрь, — предложил Борис.
Пришлось уменьшить размеры велосипедного насоса. Теперь он подкачивал воздух совсем маленькими порциями. Значит, нужно было энергичнее им двигать. Но ведь капля — не шина. Её раздувают с большими предосторожностями.
— Давай сделаем толще ту часть трубки, где насос ходит, — снова предложил Борис.
Фёдор уже терял терпение.
— Так и будем без конца переделывать: то трубку утолщать, то насос уменьшать?
— Ещё попробуем, — твердил Борис.
Пока подобрали нужные размеры, не раз и не два сменили всю конструкцию.
... Виртузову новая трубка понравилась. Шутка ли сказать, всю жизнь надсаживал лёгкие, а теперь, пожалуйста, насос работает.
Понравилась трубка и другим мастерам.
Прослышали о ней стеклодувы из разных городов, стали приезжать, учиться переделывать свой инструмент. Докатилась весть о новинке до чужих стран — и заморские мастера прислали заказы изготовить для них выдувальные трубки с насосом.
МУРАНСКИЙ СЕКРЕТ
Был Борис приймалкой, принимал у мастера хрусталь, был баноч-ником— помогал мастеру раздувать горячие хрустальные капли-баночки, был грельщиком — разогревал незаконченные вещи, пока мастер лепил на них украшения. Всякую подручную работу выполнял. Через всё прошёл.
Настало время и самому в мастера выходить, обзаводиться своей бригадой, иметь собственных учеников и помощников,
А Борис никак с дядькой Михайлой не мог расстаться. И хотя знал он уже много, умел всякие сложные приёмы в своём хрупком мастерстве применять, но по-прежнему его называли только виртузовским учеником. Сама по себе фамилия Ярёмин ещё не звучала. Свой, ярёминский, хрусталь он ещё не сделал. Такой, чтобы всю душу в него вложить; такой, какой бы сердце подсказало, и чтобы никто никогда до него ещё такого не выдувал!
Видно, не пришла тому пора...
И вертелся он пока на деревянном кругу рядом с дядькой.
Часто приходили к деревянному кругу гости — полюбоваться его работой. Приходили старые и малые. Ребята просили:
— Дай в трубочку подуть. Может быть, у нас такой же стеклянный шарик получится.
Опытные мастера подолгу наблюдали за Ярёминым и потом многозначительно произносили:
— Ну и ну!
Борис понимал: одобряют, значит.
... Зашла как-то в цех молоденькая девушка. Под Новый год это случилось.
На ней был белый овчинный тулуп, весь расшитый шерстяными нитками, на ногах — маленькие уютные валенки, на голове — мохнатый меховой капор.
Несла она в руках зелёную, как изумруд, еловую ветку — душистую и свежую, с густыми колючими иголками. Снежинки на ветках растаяли и превратились в прозрачные сверкающие капли.
Девушка протянула Борису лесную ветку и сказала:
— Возьми. Уж очень ты красиво работаешь!
Борис посмотрел на девушку и даже трубку опустил от удивления:
— Как звать тебя? — спросил он.
— Клава.
— Откуда ты?
— Из села Никольского.
А Борису показалось, что сама Велия, покровительница лесов, свою посланницу с подарком из леса прислала.
Борис улыбнулся ей:
— Подожди здесь. Я тебе тоже хочу подарок сделать.
Он пошёл к печи. Достал из одного горшка немного бурого стекла, из другого— ярко-зелёного. Повытягивал тоненькие ниточки. А потом стал их складывать замысловатым рисунком.
Дядька Михайла не выдержал, подошёл к Борису:
— Уж не хрустальные ли кружева ты собираешься плести? Я тебе такого не показывал...
Когда-то филигранная вязь считалась самой большой тайной муранцев. Кто-то выдал эту тайну стеклодувам других стран. Стала она известна и в России. Но редкие русские мастера делали кружевные кубки. Не у каждого, даже очень опытного стеклодува, получалось это необычное хрустальное плетение.
— Я тебя такому не учил, — повторил дядька Михайла.
Дядька был не совсем прав. Действительно, они никогда вместе филигранную вязь не делали, хотя Борис очень ею интересовался и завидовал тем редким мастерам, которые умели плести хрустальные кружева.
Но сейчас он складывал из прозрачных ниточек не кружева, а совсем другие узоры. Они только напоминали муранские. Его — ярёминская — филигрань была яркая, колючая, лесная. Совсем как еловая веточка в руках девушки.
Борис уложил первую сплетённую зелёную лапку на кусок прозрачного хрусталя и залил её сверху стеклянной массой. Потом острой гребёнкой наколол ветку в нескольких местах — и повисли на концах изумрудных иголок блестящие сосульки.
Старый мастер удивился:
— Ничего не понимаю. Филигрань вроде бы делаешь по-мурански, а ниточки складываются как-то по-другому. Непривычно.