Хрустальный грот. Полые холмы
Шрифт:
Она снова показала мне дверь, будто я мог забыть, где она, и удалилась.
Моя матушка выглядела несколько лучше и в ответ на мой вопрос сказала, что хорошо отдохнула. Мы немного поговорили; она расспрашивала о подробностях моих приключений, и я удовлетворял ее любопытство. Собираясь идти, я как бы невзначай спросил:
— Та девушка у ворот — не слишком ли она молода, чтобы быть здесь? Кто она?
— Ее мать работала во дворце. Кэридвена. Ты ее помнишь?
— А я должен ее помнить? — спросил я.
— Нет.
Однако когда я спросил ее, почему она улыбается, мать промолчала, и, не желая вызывать ее любопытства, я не отважился расспрашивать дальше.
На третий день у ворот стояла старая глухая привратница. Пока мы беседовали с матерью, я все время думал, не увидела ли она (как это умеют женщины) то, что скрывалось за моим напускным безразличием, и не приказала ли убрать девушку подальше с моих глаз. Но на четвертый день девушка вновь была там, и, ступив лишь три шага за ворота, я уже знал, что она слышала рассказы о Динас Бренин. Ей так хотелось взглянуть на волшебника, что она не заметила, как капюшон сполз ей на затылок, и я в свою очередь увидел широко раскрытые глаза, серо-голубые, в которых благоговейный страх мешался с любопытством. Я улыбнулся ей, сказав какие-то слова приветствия, и она снова спряталась под капюшоном, но на этот раз уже ответила.
У нее был милый и тихий, словно детский голос; она называла меня «мой господин», словно и впрямь так думала.
— Как тебя зовут? — спросил я ее.
— Кэри, милорд.
Я постарался задержать ее.
— Как сегодня моя матушка, Кэри?
Но она не ответила, а провела меня прямиком во внутренний двор и оставила там.
В ту ночь я опять не спал, но ни один бог не говорил со мной, ни один не сказал мне даже, что она не для меня. Боги не посещают людей, чтобы напомнить им о том, что те и так знают.
К концу апреля моя мать оправилась настолько, что, когда я пришел ее проведать, она уже сидела в кресле перед окном, облаченная в шерстяную рясу поверх сорочки, и ее ласкали солнечные лучи. Айвовое дерево, прислонившееся к стене у ее окна, было густо усеяно розовыми чашечками цветов, в которых деловито гудели пчелы, а рядом с ней, на подоконнике, с важным видом расхаживала, воркуя, пара белых голубок.
— У тебя есть новости, — предположила она, как только увидела мое лицо.
— Сегодня прибыл гонец. Вортигерн мертв, а вместе с ним и королева. Говорят, что Хенгист с большой силой идет на юг, к нему присоединился брат Вортимера Пасцентий и остатки его армии. Амброзий уже выступил им навстречу.
Она сидела очень прямо, глядя мимо меня на стену. Сегодня с ней в келье была женщина, устроившаяся на табурете по другую сторону постели; это была одна из монахинь, сопровождавших ее в Динас Бренин. Я заметил, как она перекрестилась, но Ниниана даже не пошевелилась и продолжала глядеть мимо меня в пустоту, о чем-то напряженно размышляя.
— Расскажи мне.
Я поведал ей все, что узнал об осаде Генореу. Женщина еще раз перекрестилась, но моя мать осталась безучастна. Когда я закончил, ее взор обратился ко мне.
— Теперь ты уедешь?
— Да. Ты дашь мне письмо для него?
— Мы вскоре встретимся, — ответила она, — тогда у нас на все достанет времени.
Когда я распрощался с ней, она так и осталась сидеть очень прямо и глядела куда-то мимо мерцающих на стене аметистов. Вдаль или, быть может, в прошлое…
Кэри не ждала меня, и я немного замешкал, прежде чем медленно пройти монастырским подворьем к воротам. Затем я заметил ее в тени под сводом ворот и ускорил шаг. Я перебирал в уме множество вещей, которые следовало сказать и которые не могли продлить то, что нельзя было продлить, но в этом не было нужды. Протянув прелестную ручку, девушка просительно тронула меня за рукав:
— Мой господин…
Ее капюшон был полуотброшен назад, и я увидел, что в глазах ее стоят слезы. Я резко спросил:
— В чем дело? — Думаю, на какое-то сумасбродное мгновение мне показалось, что она рыдает из-за того, что я ухожу. — Кэри, что случилось?
— У меня болит зуб.
Я уставился на нее. Должно быть, у меня был такой глупый вид, словно я только что получил пощечину.
— Вот здесь, — произнесла она и приложила мою руку к щеке. Капюшон упал ей на спину. — Он болит уже несколько дней. Прошу тебя, господин…
— Я не зубодер, — хрипло ответил я.
— Но ты можешь просто до него дотронуться…
— И не чародей, — начал говорить я, но она придвинулась ко мне, и слова застряли у меня в горле. От нее пахло жимолостью. У нее были ячменно-золотистые косы, а глаза — серо-голубые, как полевые колокольчики, готовые вот-вот распуститься. Я не смог воспротивиться, когда она взяла мою руку своими и поднесла ее к щеке.
Я чуть напрягся, словно желая отнять руку, но затем овладел собой и нежно провел ладонью по щеке девушки. Серые колокольчики глаз были такими же невинными, как небо. Она наклонилась ко мне, и в открывшемся вороте рясы я увидел ее грудь. Кожа Кэри была гладкой, как водяная гладь, а ее нежное дыхание ласкало мне щеку.
Я мягко отнял руку и отступил назад.
— Я ничем не могу помочь тебе, — сказал я. Наверное, мой голос прозвучал грубо. Она опустила ресницы и смиренно стояла, сложив на груди руки. Ресницы у нее были короткими, густыми и такими же золотистыми, как волосы. В уголке ее рта затаилась крохотная родинка.
— Если к утру тебе не станет легче, то лучше его вырвать, — посоветовал я.
— Мне уже лучше, мой господин. Боль утихла, как только ты коснулся его. — Ее голос был полон удивления, а рука потянулась к щеке, туда, где перед этим лежала моя ладонь. Ее движение напоминало ласку, и сердце мое забилось быстрее, словно от боли. Внезапно она снова потянулась за моей рукой, а потом застенчиво и быстро наклонилась и прижалась к ней губами.
Рядом со мной распахнулась створка ворот, и я очутился на пустынной улице.
4
Со слов гонца выходило, что Амброзий был прав в своем решении покончить сперва с Вортигерном и лишь затем выступить против саксов. Взятие Генореу и жестокость, с которой это было проделано, произвели желаемое впечатление. Отряды саксов, глубже прочих проникшие в глубь страны, начали отходить на север, к диким и спорным землям, издавна служившим местом высадки захватчиков.