Хрустальный лес
Шрифт:
Вере не хочется обижать ни Таню, ни Наташу.
— Девочки, глиссер идёт! — кричит она. — Бежим смотреть.
Где-то далеко, за зелёной сопкой, там, где излучина реки, слышится ровный, всё нарастающий гул, будто самолёт летит так низко, что его не видать. Наташа бросает Тане скакалку:
— Скачи до упаду, мы с Верой пойдём глиссер смотреть.
— И я с вами!
— Нет, оставайся, оставайся, слышишь? Ты же скакать хотела, вот и скачи. Пошли, Вера.
— Ну пусть идёт, чего ты? — примирительно
— А чего она такая? Всегда за мной ходит, как привязанная, если б ещё слушалась, тогда ладно… Ох, и надоела она мне! Кажется, не бежит. Отвязалась…
Но Таня задержалась лишь для того, чтобы спрятать скакалку в карман, а из кармана достать кусок булки. Жуя на ходу, она бросается догонять девочек.
Они прибегают к реке как раз вовремя, когда глиссер, в туче блестящих брызг, стремительно подходит к берегу. Сначала ещё трудно разглядеть его винт-пропеллер; виден только сверкающий на солнце круг, затем начинают мелькать лопасти, и кажется, что их не две, а целый десяток; винт вращается всё медленней, медленней и наконец совсем останавливается. Молодой глиссерист в тёмно-синем кителе и высоких сапогах спрыгивает прямо в воду и подталкивает глиссер ближе к берегу.
Начинают выгружать почту. Вера и Наташа, подпрыгивая на горячем песке, весело распевают:
Ай, какой хороший глиссер! Он привёз нам много писем, Вот посылки, вот пакеты, Вот журналы и газеты!На Таню Наташа не обращает никакого внимания, будто её и нет, но та как ни в чём не бывало тоже прыгает и подпевает. Почту грузят на подводу, и старая лошадь Буран, отмахиваясь от злых оводов, неторопливо двигается в гору. Девочки идут за подводой до самой почты; здесь, усевшись на голубые перила крыльца и болтая ногами, они ждут, когда начнут выходить почтальоны с тяжёлыми сумками.
Почта есть и Даниловым, и Козочкиным. Таня и Наташа сразу начинают спорить, кому нести журнал «Крестьянка», а кому газеты «Тихоокеанская звезда» и «Молодой дальневосточник». Молчаливая возня, рывок — и обложка «Крестьянки» оказывается у Тани, а сам журнал у Наташи.
— Вот! Что теперь нам мама скажет? — плачущим голосом кричит Наташа.
— Сама виновата, — хладнокровно отвечает Таня. — Не надо было так крепко держаться за него. Мама всегда говорит: «Уступает тот, кто умнее и вежливее».
— А чего ж ты не уступила?
— А я младше. Мне должны уступать.
— «Уступать, уступать»… Смотри, что ты наделала!
Наташа поднимает с земли растрёпанный лист, это приложение к журналу с чертежами выкроек, из-за которого мама больше всего и выписывает журнал. Сейчас здесь трудно что-нибудь разглядеть под пыльными отпечатками босых ног.
— Твоя работа, Татьяна! Будет тебе от мамы.
— Почему это моя? Твои же следы. У меня большой палец короче и мизинец не такой.
— Нет, это ты топталась!
Сёстры снова кладут выкройки на землю и примеряют, чьи же всё-таки на них следы.
— Вот пусть хоть Вера скажет! — горячится Наташа. — Вера, Вера!
Но Вера занята своим. Она изучает розовый конверт, на котором написано: «Село Осиновка, колхоз «Родина», Козочкиной Анне Ивановне».
— Анна Ивановна… Кто такая? — не сразу понимает Наташа, взглянув на конверт. — Так ведь это ваша Анюта. От кого это ей?
Девочки с любопытством смотрят на штамп, который стоит на месте обратного адреса: «Крайком ВЛКСМ».
Наташа — девочка решительная.
— Что же ты стоишь, Вера? Надо скорее Анюте письмо нести. Где она сейчас?
— На ферме, наверно, где ж ещё?
— Бежим скорей! А ты, — оборачивается она к сестре, — неси домой почту. Да журнал сложи аккуратней, от пыли отряхни.
— Как бы не так, — спокойно отвечает Таня. — Я тоже на ферму.
— Не смей!
— А тебе какое дело? Не твоя сестра на ферме, не с тобой иду, а с Верой. Правда, Вера?
— Да пусть идёт, Наташа… — заступается Вера. — Ей же одной скучно.
Подружки, не заходя домой, сворачивают в проулок и через несколько минут мчатся по тропинке сквозь цветущие кусты шиповника, над которыми жужжат пчёлы.
Анюта прочитала письмо, схватила Веру и высоко подняла кверху:
— В город вызывают, сестричка! На слёт животноводов… Тётя Малаша, отпустите меня? — обратилась она к пожилой женщине в белом платочке, которая сыпала в корыто овсяную муку, замешивая корм телятам.
— Да уж раз такое дело, что ж… С двумя группами как-нибудь управлюсь. Ведь не надолго?
— На два дня, тётя Малаша!
— Анюта, а можно я буду тёте Малаше помогать? — спросила Вера. — Я ведь тебе всегда помогаю…
— Помощница добрая, это верно, — кивнула головой тётя Малаша. — А что, пускай приходит, хоть попасёт их на лужку, пока я клетки чищу.
— И я приду с Верой, — заявила Наташа.
— И я, — как эхо, повторила Таня.
Когда шли домой, Наташа всю дорогу говорила об Анюте.
— Вот это сестра! — восхищалась она. — Я бы не знаю, что отдала, чтоб у меня такая сестра была, а не бомба какая-то. — Она покосилась в сторону Тани. — И на тебя она, Вера, так похожа, так похожа — и глаза, и нос… Была бы у меня сестра похожая…
— Девочки, какие цветы у шиповника вкусные, — вмешалась Таня. — Вы только попробуйте. Правда-правда! Вот пожуй, — поднесла она самый крупный цветок сестре.