Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— Ну я-то не виновата. Я вам просто передаю то, что сказали мне. Я же говорила, у нее с головой не в порядке.
— Она что, сказала тебе, что вся эта чушь была в письме?
Дороти покачала головой:
— Нет. Она только сказала, что там было предостережение. Насколько я помню, он будто бы написал ей, чтобы не верила маме ни при каких обстоятельствах и чтобы не верила никому, кто с нею связан, то есть никому из нас, я так понимаю.
— Постарайся вспомнить еще что-нибудь.
— А это все. Она мне больше ничего не сказала.
— Откуда пришло
— Она не знает, помнит только, что пришло авиапочтой. Говорит, что это ее нисколько не интересует.
— А что она об этом думает? То есть всерьез ли восприняла предостережение?
— Она сказала, что он опасный радикал, именно так и сказала, что ее не интересует его мнение.
— А по-твоему, это серьезно?
Она долго смотрела на меня, потом облизнула губы и сказала:
— Я думаю, что он…
Подошел Гилберт с книгой в руке. Он, казалось, был разочарован тем рассказом, который я для него нашел.
— Это очень интересно, — сказал он, — но, понимаете, я хочу сказать, это ведь не патология. — Он обнял сестру за талию. — Тут скорее вопрос стоял так: или это, или смерть.
— Конечно — если верить ему.
Дороти спросила:
— Вы о чем?
— Да вот, в книге написано, — ответил Гилберт.
— Расскажи ему про письмо, которое тетя получила, — сказал я Дороти.
Она рассказала.
Выслушав все, он раздраженно поморщился.
— Это же глупо. Мама нисколько не опасна. Просто у нее заторможенное развитие. Большинство из нас уже переросло и мораль, и этику, и все такое, а мама до них просто не доросла. — Он нахмурился и с глубокомысленным видом внес поправку: — То есть она может быть опасной, но это все равно что ребенок, играющий со спичками.
Нора танцевала с Квинном.
— А об отце ты что думаешь? — спросил я.
Гилберт пожал плечами:
— Я его не видел с самого детства. Насчет него у меня есть одна теория, но это в основном догадки. Главное… главное, знать бы наверняка — импотент он или нет?
Я сказал:
— Сегодня в Аллентауне он пытался покончить с собой.
— Нет!
Дороти вскрикнула так пронзительно, что Квинн с Норой прекратили танцевать, а она сама повернулась, резко подалась к брату и не менее резко спросила:
— Где Крис?
Гилберт посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее.
— Не будь дурой, — холодно произнес он. — Он с этой девицей, с этой Фентон.
Не похоже было, чтобы она ему поверила.
— Ревнует, — пояснил он. — Тот самый сдвиг на почве матери.
Я спросил:
— Кто-нибудь из вас видел когда-нибудь этого Виктора Роузуотера, у которого с отцом были неприятности в ту пору, когда мы с вами познакомились?
Дороти покачала головой. Гилберт сказал:
— Нет. А что?
— Да так, мысль одна. Я тоже его никогда не видел, но мне дали его описание. Так вот, под это описание, с очень небольшими изменениями, вполне подходит ваш Крис Йоргенсен.
XIV
Вечером мы с Норой отправились в Радио-Сити,
— И куда? — спросила Нора.
— Все едино. Может, поищем эту самую «Чугунную Чушку», про которую говорил Морелли? Стадси Берк тебе понравится. Когда-то он был взломщиком сейфов. Утверждает, будто взломал сейф в хагертаунской тюрьме, когда сидел там тридцать дней за мелкое хулиганство.
— Давай.
Мы отправились на Сорок девятую улицу и, расспросив двух таксистов, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это заведение. Швейцар сказал, что не знает никаких Берков, но пойдет спросит. К дверям подошел Стадси.
— Здорово, Ник! — сказал он. — Заходите.
Он был крепкого сложения, среднего роста. За последнее время растолстел, но нисколько не обрюзг. Ему было, скорей всего, около пятидесяти, но выглядел он на десять лет моложе. Лицо у него было широкое, некрасивое, но приятное, все в оспинах, волосы — какие сохранились — какого-то неопределенного цвета. Однако, даже и с лысиной, лоб его никому не мог показаться высоким.
Я пожал ему руку и представил Норе.
— Жена, — сказал он. — Подумать только. Ей-Богу, или мы будем драться, или пить шампанское.
Я сказал, что драться не будем, и мы вошли внутрь. Заведение было затрапезное, но уютное. Был час затишья, и в зале сидело только три посетителя. Мы уселись за столик в углу, и Стадси дал официанту предельно четкие указания, какую именно бутылку принести. Затем он внимательно посмотрел на меня и кивнул.
— Женитьба тебе не пользу пошла. — Он почесал подбородок. — И давненько же мы не виделись.
— Давненько, — согласился я.
— Он меня за решетку упрятал, — сообщил он Норе.
Нора сочувственно пощелкала языком:
— Он был хороший сыщик?
Стадси наморщил то, что ему заменяло лоб:
— Говорят, но я точно не знаю. Меня-то поймал только раз, да и то по чистой случайности — я в правостороннюю стойку встал.
— Что ж ты на меня этого психа Морелли натравил, а?
— Ты же знаешь этих иностранцев, — сказал он. — Все припадочные. Я и подумать не мог, что он такое выкинет. Он, знаешь, забоялся, что фараоны хотят навесить на него убийство этой дамочки, Вулф, а в газетах мы прочли, что ты вроде при этом деле состоишь. Я ему и говорю: Ник — он такой, он, может, даже и мамашу свою родную не продаст, а поговорить-то тебе с кем-то надо.
А он говорит, что так и сделает. Ты ему что, рожу состроил, что ли?
— Да нет, он дал себя выследить, когда входил, а потом решил, что это моих рук дело. А как он меня нашел?
— У него друзья, а ты вроде не прятался — или прятался?
— Я в городе-то всего неделю, и в газетах не сообщали, по какому адресу я остановился.
— Да ну? — спросил Стадси с интересом. — И где же тебя носило?
— Я теперь живу в Сан-Франциско. Как же он все-таки меня нашел?
— Роскошный город. Давненько там не был, но это роскошнейший город. Не могу тебе сказать, Ник, Спроси у него. Это его дело.