Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
Гнездышко мистера Нунхайма находилось на пятом этаже мрачного, сырого и дурно пахнущего дома, где не стихал шум из подземки, проходившей по Шестой авеню.
Сначала послышался звук каких-то суетливых передвижений, а потом некий голос спросил:
— Кто там? — Голос был мужской, гнусавый, несколько сердитый.
Гилд сказал:
— Джон.
Дверь поспешно отворил маленький человечек с нездоровым цветом лица, лет тридцати пяти — тридцати шести. Из одежды взору открывались голубые кальсоны, нижняя рубашка и черные шелковые гольфы.
— Я вас не ждал, лейтенант, — заныл он. — Вы сказали, что позвоните.
Вид у него был испуганный. Его темные глаза были маленькие, близко посаженные, рот широкий, узкогубый, обвислый, а нос на удивление подвижный — длинный, висячий, как будто без костей.
Гилд тронул меня за локоть. Мы вошли и оказались в убогой и грязной гостиной. Повсюду были разбросаны газеты, одежда, грязная посуда. Через открытую дверь налево можно было видеть неубранную постель. В алькове справа помещалась раковина и плита. Между ними стояла женщина с шипящей сковородкой в руках. Она была рыжая, пышнотелая, широкая в кости. Лет ей было около двадцати восьми, она обладала какой-то грубой, неряшливой красотой. Одета она была в мятое розовое платье и поношенные розовые же тапочки с перекошенными бантиками. Она тупо уставилась на нас.
Гилд не представил меня Нунхайму и не обратил на женщину никакого внимания.
— Садитесь, — сказал он и смахнул какую-то одежонку, расчищая место на диване.
Я вытащил из кресла-качалки обрывок газеты и сел. Поскольку Гилд не снял шляпу, я последовал его примеру-
Нунхайм подошел к столу, где стояли две стопочки и пальца на три виски в пинтовой бутылке, и предложил:
— По рюмочке?
Гилд скривился:
— Только не этой блевотины. Чего это ради ты заявил мне, что знаешь эту Вулф только в лицо?
— Так оно и есть, лейтенант, это сущая правда. — Он дважды стрельнул глазами в мою сторону. — Может быть, я когда и сказал ей «здравствуйте» или там «как поживаете» или что-то вроде того, но ближе я ее не знал. Истинная правда.
Женщина в алькове издала одинокий иронический смешок, но веселья на ее лице не было.
Нунхайм живо повернулся к ней и сказал визгливым от ярости голосом:
— Ладно же! Только раскрой рот — я тебе зуб вырву.
Она размахнулась и швырнула сковородку ему в голову. Сковородка пролетела мимо и ударилась в стенку. Стена, пол и мебель украсились новыми, свежими пятнами от жира и яичных желтков.
Он рванулся к ней. Мне и вставать не понадобилось: достаточно было только выставить ногу — и он растянулся на полу. Женщина схватилась за разделочный нож.
— Кончайте! — прорычал Гилд. Он тоже не встал. — Мы пришли сюда побеседовать, а не любоваться этой низкопробной комедией.
Нунхайм медленно поднялся на ноги.
— Она меня с ума сводит, когда пьет, — сказал он. — Целый день меня изводит. — Он поводил правой рукой. — Кажется, запястье вывихнул.
Женщина прошла мимо, не взглянув в нашу сторону, зашла в спальню и хлопнула дверью.
Гилд сказал:
— Может, если перестанешь волочиться за другими бабами, то и с этой будет меньше проблем.
— Что вы имеете в виду, лейтенант? — Нунхайм изобразил удивление, невинность и даже обиду.
— Джулию Вулф.
Теперь бледный человечек был возмущен:
— Лейтенант, это ложь! Да всякий, кто скажет, что я когда-нибудь…
Гилд прервал его, обратившись ко мне:
— Если желаете ему врезать, мешать не буду, хоть у него и ручка болит. Да он и при здоровой руке вломить как надо не может.
Нунхайм протянул ко мне руки:
— Я не хотел сказать, что вы лжете. Я хотел сказать, что, может быть, кто-то ошибся…
Гилд снова прервал его:
— То есть ты бы от нее отказался, даже если бы она сама к тебе пришла?
Нунхайм облизнул нижнюю губу и с опаской посмотрел на двери спальни.
— Ну-у, — сказал он негромко и осторожно. — Конечно, она была высший класс. Вряд ли отказался бы.
— Но заарканить ее никогда не пробовал?
Нунхайм дернулся, потом повел плечами:
— Вы же понимаете. Когда мужчина гуляет, охота всего попробовать.
Гилд кисло посмотрел на него:
— Сразу бы так и говорил. Где ты был в тот день, когда ее пришили?
Коротышка подскочил, словно его булавкой укололи:
— Ради Христа, что вы, лейтенант? Думаете, я в этом замешан? Да с какой стати мне против нее замышлять?
— Так где же ты был?
Вислые губы Нунхайма нервно задергались:
— Какого числа ее…
Вышла крупная женщина с чемоданом в руке. Одета она была по-уличному.
— Мириам, — сказал Нунхайм.
Она окинула его ничего не выражающим взглядом и сказала:
— Не люблю ворья, а если бы и любила, то уж не тех, которые при этом стучат. А если бы и любила воров, которые стукачи, то уж не тебя. — Она направилась к входной двери.
Гилд, схватив Нунхайма за рукав, чтобы тот не побежал вслед за женщиной, повторил:
— Так где ты был?
Нунхайм завопил:
— Мириам! Не уходи. Я буду вести себя! Я буду все делать! Не уходи, Мириам!
Она вышла и хлопнула дверью.
— Пустите меня, — взмолился он. — Дайте мне вернуть ее. Жить без нее не могу. Я только верну ее и тут же расскажу вам все, что вам угодно. Пустите меня. Не могу без нее.
Гилд сказал:
— Чушь. Садись. — Он толкнул коротышку в кресло. — Мы пришли сюда не затем, чтобы любоваться на твои майские пляски с этой бабой. Так где ты был в тот день, когда девицу убили?
Нунхайм закрыл лицо руками и зарыдал.
— Тяни волынку, — сказал Гилд. — Я тебя так отшлепаю, что мозги вытекут.