Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— Надул? — спросила она, гневно сверкая глазами. — Да этот… — И она обрушила на Йоргенсена весь обычный набор проклятий, брани, непристойностей и прочих ругательств, постепенно повышая голос, так что под конец она прямо-таки вопила мне в лицо.
Когда она остановилась перевести дух, я сказал:
— Все это, конечно, весьма эмоционально…
— …и он даже имел наглость намекнуть, что я могла убить ее, заявила она мне. — То есть прямо спросить меня у него нахальства не хватило, но он все к этому подводил, подводил, пока я не взяла и не сказала ему
— Нет, вы начали говорить что-то другое. Что вы ему откровенно сказали?
Она топнула ногой:
— Кончайте ко мне цепляться!
— Ладно, и ступайте к черту, — сказал я. — К вам в гости я не напрашивался. — Я направился за пальто и шляпой.
Она устремилась за мной и схватила за руку.
— Пожалуйста, Ник, простите. Это все мой мерзкий характер. Не понимаю, с чего я…
Вошел Гилберт и сказал:
— Я немного пройдусь с вами.
Мими недовольно уставилась на него:
— Подслушивал.
— А что делать, раз ты так орешь? — спросил он. — Денег немного можно?
— И мы не договорили, — сказала она.
Я посмотрел на часы:
— Мне пора, Мими. Поздно.
— Вы вернетесь, когда покончите с делами?
— Если не слишком поздно будет. Не ждите меня.
— Я буду ждать, — сказала она. — Как бы поздно ни было.
Я сказал, что постараюсь обернуться. Она дала Гилберту денег. Мы спустились.
XIX
— Я подслушивал, — сказал Гилберт, когда мы вышли из дома. — Я считаю, что глупо не подслушивать, когда есть возможность, тем более когда занимаешься изучением людей, потому что они не совсем такие, если находишься рядом с ними. Люди, недовольны, когда узнают про это, но, — он улыбнулся, — полагаю, что птицам и животным тоже не по вкусу, что натуралисты шпионят за ними.
— Много услышал? — спросил я.
— О, достаточно, чтобы понять, что ничего важного я не пропустил.
— И что же ты об этом думаешь?
Он надул губы, наморщил лоб и рассудительно произнес:
— Трудно сказать определенно. Иногда мама умеет хорошо скрывать, но хорошо выдумывать она не может. Странная вещь, вы, наверное, замечали: те, кто больше всех лжет, обычно лгут очень неуклюже, и обмануть их легче легкого. Можно было бы думать, что они всегда очень чутко реагируют на ложь, но оказывается так, что они-то как раз и верят всему, чему угодно. Вы, вероятно, это заметили?
— Да.
— Я вот что хотел сказать вам. Крис сегодня дома не ночевал. Поэтому мама и раздражена больше обычного, и, когда я сегодня утром вынимал почту, для него было письмо, и мне показалось, что в нем что-то важное, и я распечатал его над паром. — Он вынул письмо из кармана и протянул его мне. — Вы бы прочли его, а потом я снова заклею и подложу в завтрашнюю почту на тот случай, если он вернется, хотя я сомневаюсь.
— Почему? — спросил я, взяв письмо.
— Ну он же на самом деле Роузуотер.
— Ты ему об этом говорил что-нибудь?
— Не имел возможности. Не видел его с тех пор, как вы мне сказали.
Я посмотрел на письмо, которое держал в руках. На конверте стоял штамп: «Бостон, штат Массачусетс, 27 декабря 1932 г.», адрес был написан неустойчивым, похожим на детский, женским почерком. Адресовано оно было мистеру Кристиану Йоргенсену, «Кортленд», Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
— Почему же ты открыл его? — спросил я, вынимая письмо из конверта.
— Я не верю в интуицию, — сказал он, — но наверное, есть какие-то звуки, запахи, что-то в почерке. Проанализировать это нельзя, даже осознать трудно, но иногда это влияет. Я не знаю, что это такое. Я просто почувствовал, что в нем может быть нечто важное.
— И часто у тебя возникают такие чувства по поводу чужих писем?
Он скользнул по мне глазами — не насмехаюсь ли? — а потом сказал:
— Нечасто, но мне и раньше приходилось вскрывать их. Я же говорил, что занимаюсь изучением людей.
Я прочитал письмо:
«Дорогой Вик,
Ольга написала мне что ты снова в Штатах женат на другой женщине и зовут тебя теперь Кристиан Йоргенсен. Это нехорошо Вик ты же знаеш точно как уехать и ни слова не написать все эти годы. И денег не шлеш. Я же знаю что тебе пришлось уехать из-за этой ссоры с мистером Винантом только уверена что он давно уже забыл про все это и еще думаю что мог бы ты написать мне ты же знаеш что я тебе верный друг и всегда готова для тебя сделать все что в моих силах. Я не хочу бранить тебя Вик но повидаться с тобой должна обязательно. В воскресенье и понедельник я в магазин не пойду из-за Нового года и приеду в Н.-Й. в субботу вечером и должна поговорить с тобой. Пиши мне где меня встретиш и когда как я не хочу тебе никаких неприятностей. Будь уверен и пиши мне сразу чтоб я вовремя получила.
Твоя верная жена Джорджия».
Дальше шел адрес.
— Так-так-так, — сказал я и вложил письмо обратно в конверт. — И тебя не соблазнила мысль рассказать об этом матери?
— Да я знаю, как она отреагирует. Вы же видели, как она взбесилась из-за той ерунды, что вы ей рассказали. Как, по-вашему, мне лучше всего поступить?
— Разрешить мне сообщить в полицию.
Он тут же согласился:
— Раз вы считаете, что так лучше. Можете даже показать письмо, если хотите.
Я поблагодарил и засунул письмо в карман.
Он сказал:
— И вот еще что: у меня было немного морфина для экспериментов, и кто-то его украл. Около двадцати гран.
— И как же ты экспериментировал?
— Принимал. Хотелось изучить последствия.
— Ну и как, понравилось?
— Да нет, мне и не нужно было, чтобы понравилось, а чтобы просто узнать. Я не люблю всего, что притупляет рассудок. Поэтому я почти не пью и даже не курю. Правда, я хочу попробовать кокаин, говорят, он обостряет ум.