Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— И не надо ничего забывать. Наоборот, надо вспомнить…
— Идти мне надо, вот что, — сказала она и отошла. Походка у нее была на удивление грациозной.
— Навряд ли стал бы я с этой дамочкой связываться, — задумчиво сказал Стадси. — Гадюка та еще.
Морелли подмигнул мне.
Дороти тронула меня за руку:
— Ник, я не понимаю.
Я сказал ей, что все в порядке, и обратился к Морелли:
— Так мы говорили о Джулии Вулф.
— Точно. Значит, старик Кейн вышвырнул ее из дому, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать и она влипла в какую-то историю со школьным учителем. Тогда она связалась с парнем по имени Фейс Пеплер — смышленый малый, только язык без костей. Помню, как-то мы с Фейсом… — Он резко замолчал и откашлялся. — В общем, она жила с Фейсом, черт, сейчас вспомню, лет пять-шесть, не считая времени, когда он служил в армии, а она жила с одним типом, не помню как звали, с двоюродным братом Дикки О'Брайена. Тощий такой, чернявый и выпить не дурак. Но когда Фейс демобилизовался, она к нему вернулась, и так они и жили, пока их не загребли, — хотели растрясти какого-то субчика из Торонто.
Фейс тогда все на себя взял, и она всего шесть месяцев получила, а он-то огреб на всю катушку. В общем, когда я про него в последний раз слышал, он все еще сидел. А с ней я встретился, когда она вышла, — заняла у меня пару сотен, чтобы из города уехать. Я от нее только раз весточку получил — вернула деньги и написала, что теперь она Джулия Вулф и что большой город ей по душе, но с Фейсом она постоянно переписывалась, я знаю. И вот, когда я сюда приехал в двадцать восьмом, я разыскал ее. Она…
Вернулась Мириам и приняла ту же позу, что и в первый раз.
— Я обдумала твои слова. Наверное, считаешь меня совсем идиоткой.
— Нет, — сказал я не очень искренне.
— Да уж точно, не такая я идиотка, чтобы всем твоим россказням поверить. Что у меня под самым носом творится, я все-таки вижу.
— Ладно.
— Нет, не ладно. Вы Арта убили и…
— Потише, крошка. — Стадси встал и взял ее за руку. Голос у него был ласковый: — Пойдем. Надо с тобой поговорить. — Он повел ее к стойке.
Морелли снова подмигнул:
— Ему понравилось. Так вот, я говорил, что разыскал ее, когда сюда приехал, и она мне сказала, что нашла работу у Винанта, что он от нее без ума и что лучшего ей и не надо. Ее, кажется, обучили стенографии в Огайо, когда она свои шесть месяцев отбывала, и она решила, что это может когда и пригодится — знаете, устроится эдак куда-нибудь, а там все уйдут и забудут сейф запереть. Какое-то агентство пристроило ее на пару дней к Винанту, и она подумала, что тут можно будет долго доить, а не просто сразу стащить и смыться. В общем, она ему целую комедию разыграла, и кончилось это тем, что она его прочно имела на крючке. У нее хватило ума рассказать ему про судимость и что теперь она хочет жить честно и все прочее — чтобы все дело не накрылось, если он обо всем как-нибудь иначе узнает. Адвокат его что-то заподозрил, вполне мог справки навести. Я не знаю, что она делала, вы же понимаете, она свою игру вела, в помощи моей не нуждалась, и даже если мы друзья, все равно, какой смысл рассказывать мне что-то такое, с чем я могу заявиться к ее боссу? Понимаете, она ж не была моей девчонкой или как, мы были просто старые друзья, в детстве играли вместе.
Ну, я с ней, конечно, встречался иногда, сюда часто заходили, пока он не начал сильно шуметь, и она сказала, что пора кончать, что не хочет она терять теплое местечко ради пары рюмочек в моей компании. Так оно и вышло. Кажется, в октябре это было, и она слово сдержала. С тех пор я ее не видел.
— А с кем еще она водилась?
Морелли покачал головой:
— Не знаю. Она про других не очень-то любила распространяться.
— Она носила кольцо невесты с бриллиантом. Что-нибудь про это кольцо знаешь?
— Только то, что она его не от меня получила. Когда мы с ней встречались, никакого на ней кольца не было.
— Может быть, она хотела снова сойтись с Пеплером, когда он выйдет?
— Может быть. Она, похоже, не очень переживала, что он сидит, но дела с ним делать ей нравилось, и они, наверное, снова сошлись бы.
— А как насчет двоюродного братца Дика О'Брайена, тощего брюнета-алкаша? С ним что стало?
Морелли посмотрел на меня с удивлением:
— Понятия не имею.
Стадси вернулся один.
— Может, я и не прав, — сказал он усаживаясь, — но думаю, что с этой клушей можно иметь дело, если только правильно за нее взяться.
— То есть за горло, — сказал Морелли.
Стадси добродушно ухмыльнулся:
— Нет. У нее есть в жизни цель. Она упорно занимается пением и…
Морелли посмотрел на свой пустой стакан и сказал:
— Должно быть, это твое тигриное молочко сильно на пользу ее связкам. — Он повернул голову и крикнул Питу: — Эй ты, с рюкзаком, то же самое повторить! Завтра нам в хоре петь.
Пит сказал:
— Иду, иду, Шеппи. — Выражение сонной апатии сошло с его морщинистого лица, как только Морелли обратился к нему.
Подошел невероятно толстый блондин, почти альбинос, который сидел за столиком Мириам, и сказал мне тонким, дрожащим бабьим голосом:
— Так ты, значит, тот самый и есть, который укокошил малыша Арти Нунхай…
Морелли, не вставая, изо всей силы двинул толстяка в живот. Стадси внезапно вскочил, перегнулся через Морелли и своим огромным кулачищем въехал толстяку в лицо.
Я, не совсем к месту, заметил, что стойка у него по-прежнему правосторонняя. Горбатый Пит подошел сзади и со всего маху обрушил пустой поднос на голову толстяка. Тот упал, повалив трех человек и столик. Два бармена были уже рядом. Один из них ударил толстяка дубинкой, когда тот пытался встать, и толстяк оказался на четвереньках. Тогда второй схватил его за воротник и крутанул, чтобы толстяк вздохнуть не мог. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и вышвырнули его из зала.
Пит посмотрел им вслед и цыкнул зубом.
— Чертов Воробышек! — воскликнул он. — Когда он пьян, с ним лучше не цацкаться.
Стадси уже хлопотал у опрокинутого столика, помогал людям встать самим и подобрать упавшие вещи.
— Плохо это, — сказал он, — предприятию во вред, а что делать? У меня, конечно, не притон какой-нибудь, но ведь и не институт благородных девиц.
Дороти сидела бледная, перепуганная, а Нора изумленно вытаращила глаза.
— Сумасшедший дом какой-то, — сказала она. — Зачем они так?
— А я знаю? — ответил я.