Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— Но как же он может так поступить, Ник?
— И может, и поступит, — заверил я ее. — А если еще откопает, что вы утаиваете улику, то уж постарается устроить все наихудшим для вас образом.
Она пожевала нижнюю губу и спросила:
— Вы мне правду говорите?
— Я вам говорю именно то, что будет. Разве только окружные прокуроры за последнее время сильно изменились.
Она еще немного пожевала губу.
— Я не хочу, чтобы он выкрутился, — сказала она после недолгой паузы, — но и себе неприятностей не хочу. — Она посмотрела на меня: — Если вы меня обманываете, Ник…
— Вам остается либо верить мне, либо не верить.
Она улыбнулась, тронула меня за щеку, поцеловала в губы и встала.
— Так и быть, поверю. — Она направилась в дальний конец комнаты и вернулась. Глаза ее сияли, лицо было возбужденным.
— Я позову Гилда, — сказал я.
— Нет, погодите. Мне сперва надо знать ваше мнение.
— Хорошо, только без фокусов.
— Вы и тени своей боитесь, — сказала она, — но не беспокойтесь. Я не стану вас за нос водить.
Я сказал, что все это прекрасно, но не пора ли наконец показать мне то, что у нее есть показать. А то все уже беспокоятся.
Обогнув кровать, она подошла к шкафу, открыла дверцу, раздвинула первый ряд платьев и просунула руку во второй.
— Занятно, — сказала она.
— Занятно? — Я встал. — Просто уморительно. Гилд со смеху по полу кататься будет. — Я направился к двери.
— Не злитесь так, — сказала она. — Я нашла. — Она повернулась ко мне, держа в руках мятый носовой платок.
Когда я подошел поближе, она развернула платок и показала мне обрывок цепочки от часов. Один конец был обломан, а на другом висел маленький золотой ножичек. Платок был женский, весь в бурых пятнах.
— Ну? — спросил я.
— Это было у нее в руке. Когда я осталась при ней одна, я увидела, сразу узнала цепочку Клайда… ну и взяла ее.
— Вы уверены, что это его цепочка?
— Да, — с раздражением сказала она. — Видите, здесь золотые, серебряные и медные звенья. Он заказал ее из первых партий металлов, выплавленных по его технологии. Эту цепочку узнает каждый, кто хоть немного знал его. — Она перевернула ножик, чтобы я мог увидеть выгравированные на нем буквы «К. М. В.». — Это его инициалы. Ножичек я раньше не видела, а вот цепочку узнала бы в любом случае. Клайд носил ее много лет.
— Вы ее достаточно хорошо помните, могли бы описать не глядя?
— Разумеется.
— Это ваш платок?
— Да.
— А пятна на нем — это кровь?
— Да. Цепочка была у нее в руке, я уже говорила, и она была в крови. — Она нахмурилась: — Разве вы… Вы ведете себя так, будто не верите мне.
— Не совсем, — сказал я. — По-моему, вам самой следует разобраться, говорите вы на сей раз правду или нет.
Она топнула ногой.
— Вы… — Она вдруг засмеялась, и гнев сошел с ее лица. — Вы умеете быть таким въедливым. Сейчас я говорю правду, Ник. — Я рассказала вам все именно так, как оно было.
— Надеюсь. Пора бы. Вы точно уверены, что Джулия не пришла в себя и не сказала что-нибудь, пока вы были с ней наедине?
— Опять хотите меня разозлить? Конечно, уверена.
— Ладно, — сказал я. — Подождите здесь. Я позову Гилда, но если вы ему скажете, что цепочка была в руках Джулии, а та при этом была еще жива, он вполне может полюбопытствовать, а не пришлось ли вам ее слегка поколотить, чтобы отобрать цепочку.
Она вытаращила глаза:
— Так что же я должна ему сказать?
Я вышел и прикрыл дверь.
XXIV
В гостиной Нора с несколько сонным видом развлекала Гилда и Энди светской беседой. Отпрыски Винанта куда-то делись.
— Идите, — сказал я. — Первая дверь налево. По-моему, она готова.
— Раскололи ее?
Я кивнул.
— Что выяснили?
— Посмотрим, что выясните вы, а потом сопоставим и прикинем, насколько все сходится.
— О'кей. Пошли, Энди. — Они вышли.
— Где Дороти? — спросил я.
Нора зевнула:
— Я думала, что она с тобой и матерью. Гилберт где-то здесь. Несколько минут назад он был в гостиной. Долго нам еще здесь ошиваться?
— Недолго.
Я снова вышел в коридор, миновал спальню Мими и ткнулся в дверь другой спальни. Она была приоткрыта, и я заглянул: никого. Я постучал в закрытую дверь напротив:
Раздался голос Дороти:
— Кто там?
— Ник, — сказал я и вошел.
Она лежала на краю кровати одетая, только без тапочек.
Возле нее сидел Гилберт. Рот у нее слегка припух, но может быть, из-за того, что она плакала. Г лаза были красные. Она приподняла голову и угрюмо посмотрела на меня.
— Все еще хочешь поговорить со мной? — спросил я.
Гилберт поднялся с кровати:
— Где мама?
— С полицией беседует.
Он произнес что-то невразумительное и вышел из комнаты.
Дороти передернулась.
— Меня от него в дрожь бросает, — сказала она, после чего не преминула окинуть меня еще раз угрюмым взглядом.
— Так хочешь поговорить со мной?
— Вы почему на меня ополчились?
— Глупости говоришь, — Я сел туда, где ранее сидел Гилберт. — Тебе что-нибудь известно про цепочку с ножичком, которую якобы нашла твоя мать?
— Нет. Где?
— Что ты мне хотела сказать?
— Теперь — ничего, — сварливо ответила она. — Только то, что вы могли бы, по крайней мере, стереть ее помаду с губ.
Я стер. Она выхватила у меня платок, перекатилась на другой бок и взяла с тумбочки коробок спичек. Она зажгла спичку.
— Вонь поднимется, — сказал я.
— А мне плевать, — сказала она, но спичку задула.
Я взял у нее платок, подошел к окну, открыл, выбросил платок, закрыл окно и уселся на свое прежнее место, рядом с ней: