Художница
Шрифт:
Калифорнийский Университет был всем, о чем я могла только мечтать. Недаром его приравнивают к школам Лиги Плюща. Будучи одним из самых крупных и популярных университетов Америки, он представлял собой лучший из возможных выборов. Я давно уже решила куда именно буду поступать — на Факультет Искусства и Архитектуры, ведь именно это направление объединяло две мои страсти — живопись и математику.
После тихого, мирного Джентри привыкнуть к Лос-Анжелесу было адски сложно. Поначалу я старалась поменьше выходить из кампуса, тем более что тут было чем заняться. Одна только
Первый триместр прошел тяжело. Уровень студентов был не в пример выше, мне пришлось многое наверстывать, а ведь в Джентри я считалась гением… Впрочем, все оказалось на так страшно. Как только прошел период адаптации, и я втянулась в новый ритм, оказалось, что тут я полностью своя. В Джентри я суперботан, в Калифорнийском — простая девчонка, одна из многих. У меня наконец-то появились друзья, даже лучшая подруга, с которой мы разделили комнату в общаге.
Я была счастлива, совершенно, абсолютно счастлива.
Не обошла стороной и любовь. Конечно же, я не могла не вляпаться по самые уши в молодого преподавателя. Наш роман был очень бурным и довольно коротким. Спустя всего несколько месяцев он вынужден был уволиться и уехать из Лос-Анджелеса. Нет, не из-за меня, хотя… Кто его знает, какие причины были первостепенными. Так или иначе он уехал, а я страдала. На какое-то время даже забросила учебу, окунувшись в студенческий круговорот веселья, просто чтобы забыться.
Поездка домой на каникулы вправила мне мозги. Стоило только выйти из самолета, увидеть крохотный аэропорт Фейетвилля, считающийся большим по местным меркам, как я поняла, что пора завязывать с печалькой, а то рискую вернуться в Джентри навсегда.
Так я пережила свое первое «разбитое сердце». Хорошим лекарством послужили и пироги мамы Оливии, и задушевные беседы с Джей-джеем, правда, состоящие едва ли из десятка слов, но от этого они становились только ценней.
Следующие два года я посвятила учебе. Я вкалывала как проклятая, набирая курсы и баллы, и все ради того, чтобы вновь начать выделяться. Меня больше не устраивало быть как все, даже если это в Лос-Анджелесе, мне хотелось стать первой, лучшей! И мое упорство окупилось — мне предложили учебную поездку в Европу.
— Кимберли Меланья Вуд!
Прозвучало во второй раз, но опять за меня заступился отец, доказывая матери, что все будет хорошо.
И я улетела на три месяца в Европу.
О! Сколько всего мне удалось повидать! Я прогулялась по Акрополю в Афинах, прикоснулась к стенам Колизея в Риме, увидела Эйфелевою Башню вживую, а не только на открытках! Меня переполняли эмоции, и именно их я выплескивала в многочисленных карандашных набросках. По сути, в этом и был смысл учебного тура — посетить «места вдохновения» для всякого уважающего себя архитектора. Я была как никогда уверена в выборе будущей профессии — у меня будет возможность создать что-то великолепное, что-то способное остаться с человечеством на века! Да, мои амбиции зашкаливали.
Эти чертовы карандашные наброски и сыграли со мной самую страшную
Я сидела в одном из кафе на набережной Сены и любовалась шпилями Собора Парижской Богоматери. С этого расстояния детали не были видны, но общий абрис, силуэт… Пальцы чесались, мне срочно требовался карандаш, благо сумка со всем необходимым была всегда со мной.
Штрихи ложились легко, вырисовывая не просто восхитивший меня Собор, а саму его душу, мрачно-задумчивую, таинственную, окутанную легендами и тайнами. Официант дважды приносил капучино, а я все продолжала рисовать, пока наконец не закончила скетч. Он был хорош, без всякой ложной скромности, но чего-то не хватало…
Витражи, для них требовался цвет! Досадливо тряхнув головой, я уже собралась попросить счет, как заметила, что за мной наблюдают. Немолодой мужчина в черном костюме и в модной шляпе сидел за соседним столом и мягко улыбаясь разглядывал меня. Мужское внимание было мне привычно, моя внешность притягивала взгляды, но в его взоре не было ноток того самого интереса. Он смотрел покровительственно-снисходительно. Так мог бы глядеть мудрый дед на любимую, но нерадивую внучку. Не знаю, почему у меня возникло именно это ощущение, мужчина не был настолько старше.
Поймав мой взгляд он улыбнулся шире, кивнул, а потом к моему недовольству встал со своего стула и не спрашивая разрешения присел ко мне.
— Добрый день, — поздоровался он по-английски с легким акцентом.
— Добрый, — произнесла вежливая я, — простите, мы знакомы?
— Можно сказать и так, — странно ответил мужчина, снимая шляпу и подставляя лучам весеннего солнца густую, черную шевелюру.
Он продолжал разглядывать меня и тут я осознала одну вещь — его глаза! Они были почти такого же глубокого, синего цвета, как и мои! Мужчина молчал, и мне стоило бы возрадоваться, да побыстрее убежать из злополучного кафе, но любопытство и чертово предчувствие приключений меня остановило.
— Кимберли, — нарушила молчание первой.
— Кларк, — ответил мужчина.
От неожиданности я очень некультурно прыснула:
— Серьезно?![1]
Мужчина усмехнулся:
— Забавно, не спорю.
И дальше молчит. Наконец, я не выдержала:
— Вы что-то хотели от меня?
Кларк кивнул:
— Познакомиться. Для начала, — добавил он спустя секунду.
— Для начала? А что потом? — насторожилась я.
Атмосфера как-то враз стала менее комфортной.
— А потом сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться.
Во второй раз за день захотелось фыркнуть, но я сдержалась, спросив с достаточной иронией:
— В духе «Крестного Отца»?
— В духе родного дяди.
Ответ не просто ошарашил, он выбил весь воздух из легких. Почему-то я ему поверила сразу и безоговорочно. Может быть из-за до боли знакомых глаз, а может быть из-за перстня на его руке — зеркальной копии того, что хранился в шкатулке в детском тайнике моей комнаты в Джентри. Половинка овала в витой платиновой оправе, в виде задних лап дракона и его хвоста.