Художник с того света
Шрифт:
Она поворачивается ко мне, и мы замираем. Наши глаза встретились, и время остановилось. Смех, музыка растворились в тумане, окутавшем нас. А мы продолжали смотреть друг на друга.
– Хотите быть моим партнером?
– Хочу. Только вашим и ничьим больше.
Мы смущенно улыбнулись и поняли, что вляпались в любовь.
Вторник: счастье. Нет смысла описывать счастье, им нужно жить. Мелкие ссоры – это мило, примирения после – это романтика и розовые сопли.
Среда: счастье, крепкая любовь и крепкие ссоры. Взлет моей карьеры, дорогие рестораны, бутики, поездки в далекие страны.
Четверг:
Пятница: не до счастья, провалы в бизнесе, нет денег. Ссоры. Ревность.
Суббота: счастье в фотографиях на стенах. Её карьера модели, фешен-жизнь, модные вечеринки, наглые фотографы. Моё банкротство. Пустота. Окно огромной кухни.
Воскресенье…
Женщина как львица, безумно любить может только льва. Стоит превратиться в антилопу, она будет мучиться и страдать, знать, что не права, но начнет душить, а в конце перегрызет глотку.
***
Рафаэлю, видимо, надоело скучать в пробке, и он решил растормошить меня.
– Эй, Модильяни, к Москве подъезжаем.
– Моей радости нет предела, – флегматично ответил я.
– Москва – город надежд. Говорят, его начали строить из каучука, а потом из современных полимеров. Но многие москвичи опровергают это: говорят, мол, Москва не из каучука и не из современных полимеров.
– Намекаешь?
– Нет, просто интересно: нет радости, холодно, пробки, депрессии, а чего ж все едут?
– Москвич?
– Естественно!
—Тогда все понятно. Вы, если что, на нас держитесь, на приезжих, а мы на тех, кого оставили в провинции. Пирамида какая-то получается.
– Централизация, пресловутая централизация. Все хотят быть ближе к пирамидиону, жизни на это тратят, а по сути такие же рабы. Но тебе повезло, мой друг. Пройдут годы, ты станешь солидным и важным человеком и на вопрос о своем успехе будешь скромно отвечать: я попал в нужное время в нужное место. Или как там еще: успех – это труд и еще раз труд плюс безудержное стремление добиться результата. А знаешь, что чаще всего это галимое враньё? Большинство раскрутили или сделали теми, кто они есть, просто потому, что это кому-то было нужно. Я поручился за тебя и несу ответственность. Прошу, как окунешься во все это болото, не теряй себя, оставайся человеком.
– Думаю, это будет не трудно.
– Это, дружочек, трудней всего.
Рафаэль постепенно включал мудрого наставника, а у меня появилась новая фобия: я боялся встретить Киру.
В Москву мы не въехали. На МКАДе свернули на Рублевку.
Глава 6. Усадьба
Высокий каменный забор терялся среди поживших своё сосен. Неспешно открывающиеся ворота напоминали средневековые – не столько своим видом, сколько массивностью и толщиной конструкций. По обе стороны дороги, ведущей от ворот к главному особняку, дежурили одетые в темно-серые костюмы и белые рубашки безликие охранники. Через минуту показалось само здание. Это была старинная усадьба восемнадцатого века, с крыльцом и колоннами.
Согласившись на предложение Рафаэля, я не уточнял деталей операции, не задавал лишних вопросов, чем еще больше завоевал его расположение. Такие люди, как он, не любят суету, играют по-крупному, а проигрывая, не показывают своей слабости – это, по их мнению, не по-джентльменски или, судя по прошлому Рафаэля, в западло. Догадаться, что в девяностые мой новый товарищ был совсем не кандидатом наук, было не сложно.
Машины с картинами остановились у парадного крыльца
– Ни в коем случае не обманывай, он видит людей насквозь.
Надев на Автобуса поводок, я вышел из машины. Рафаэль безрезультатно пытался попасть в дом – дверь была закрыта.
– Где этот недоумок?
Через несколько минут к дому подошел человек среднего роста и вежливо с нами поздоровался.
– Болван, я тебе что девочка, чтоб ждать тут?
– Простите, Рафаэль, Хозяин намедни приказал починить вольер, так как приезжает гость, а с ним кот. Я начал чинить, а собаки, будь они неладны, все и разбежались, вот и пришлось их загонять обратно.
– У тебя все не так, как у людей, открывай давай. Это Максим, художник, расскажешь ему, как тут все устроено и поможешь освоиться.
– Как скажете, Рафаэль. Буду рад. Меня Виктор зовут, – человек подошел ко мне и легонько улыбнулся. – Проходите, Максим, ваша комната наверху. На первом этаже инвентарь и моя комната. Если что-то будет нужно, позвоните – чем смогу, помогу. Иногда бывает так, что не могу взять трубку, – провожу время в молитве. Обычно я молюсь поздно вечером, когда до меня нет никому дел.
Виктора совершенно невозможно было описать. Что он есть, что его нет – абсолютно незаметная внешность. Он и родился в средней полосе, и все его предки оттуда. Молодой, коренастый, ростом под метр семьдесят, с круглым лицом, русыми волосами и чуток массивным носом. Единственное, чем Виктор выделялся, так это какой-то наигранной покорностью.
Мы поднялись на второй этаж. Здесь располагалась одна большая комната и ванная с туалетом. Комната с белыми стенами была застелена обычной половой доской, окрашенной в красный цвет. Двуспальная кровать, стол и стулья составляли всё убранство.
– Это временно, потом подберем тебе жилье получше, – сказал Рафаэль. – Я специально тебя сюда поселил. Люблю это место, тут тебе легче будет адаптироваться после жизни в затворничестве.
– Вы жили затворником? – удивленно спросил Виктор.
– Да, целый год. Жил на краю деревни, только я и кот. Ни единой души не видел. Ну кроме старика-соседа, он мне еду покупал.
Виктор воодушевленно набрал в легкие воздуха, чтоб задать кучу вопросов, но Рафаэль жестом остановил его.
– Потом спросишь, сейчас дела. – Виктор, повинуясь, склонил голову и замолк. – Максим, – продолжил Рафаэль, – Хозяина нет, он в командировке, поэтому встретитесь чуть позже, через неделю. Картины расставят в колонном зале главной усадьбы. Завтра тебе в комнату привезут холодильник, диван, кожаные кресла, журнальный столик и еще кучу всякого барахла. Обустроим у тебя тут штаб-квартиру. После того, как управимся, я принесу бутылочку не очень молодого, почти моего возраста, вискаря, и мы отметим начало нашего небольшого проекта.