Художник смерти
Шрифт:
Лазарь Николаевич поднялся и пошёл за следующим трупом, представлявшим собой совсем разложившуюся, но ещё державшуюся на костях плоть.
В стеклянном коробе сидели три кролика. Они выглядели совершенно живыми, несмотря на то, что один из них ещё недавно представлял собой скелет.
Лазарь Николаевич торжествовал. Все, над чем он работал так долго и упорно, оказалось не зря! Гомункул получил «ген Иисуса», а значит, и он сможет. И тогда… Профессор едва не задохнулся от ликования. Ему даже
Так, что теперь? Лазарь Николаевич глубоко вздохнул и огляделся. Ах да, прежде всего, нужно избавиться от подопытного. Он своё дело сделал, и на этом роль его закончена. Содержать монстра в клетке в планы учёного не входило. Тем более что гомункул всё равно не мог прожить долго: собранный из частей разных существ, он был обречён, ибо ни сердечно-сосудистая система, ни получившийся скелет, части которого скреплялись проволокой и винтами, не были рассчитаны на долгую службу. Да и отторжение тканей должно было начаться со дня на день. Чудо, что существо вообще протянуло так долго.
Профессор подошёл к столику и ловко снарядил шприц раствором цианистого калия.
Гомункул словно почувствовал опасность. При приближении человека он отодвинулся в дальний угол и тихо заскулил.
Лазарь Николаевич нагнулся, чтобы взглянуть на него.
— Не бойся, — сказал он. — Ты же помнишь: это не больно.
Гомункул замолчал и уставился профессору в глаза. Это продолжалось секунд десять, потом существо опустило веки и замерло.
— Чёрт! — Лазарь Николаевич распрямился.
Во взгляде подопытного было что-то человеческое или ему только показалось? Этот монстр едва ли понимал, что происходит, и всё же профессор мог поклясться, что прочёл в его глазах страх — не животный, а совершенно осознанный и осмысленный. Гомункул понимал, что его хотят убить.
Лазарь Николаевич прошёлся по лаборатории, не глядя в сторону клетки. Он должен уничтожить это создание! Оно всё равно умрёт через пару дней, причём в страшных мучениях. Усыпить его сейчас значит проявить милосердие!
Но этот взгляд. Такой человеческий… В конце концов, кто такой homo sapiens? Только ли плоть? Не может ли это чудовище…
Лазарь Николаевич остановил себя. Подобные рассуждения не приведут ни к чему хорошему — только загонишь себя в угол. Пусть гомункул поживёт ещё немного. Если ему суждено погибнуть — значит, умрёт.
Профессор положил шприц на столик и накрыл белой тканью. Может, он всё-таки ещё пригодится — если муки подопытного окажутся невыносимыми. Тогда облегчить их станет долгом учёного. Но лишь тогда.
Заперев лабораторию, Лазарь Николаевич отправился в свой кабинет. Там он сел на диван и приказал себе расслабиться. Сейчас ему, как никогда прежде, требовался отдых. Его организм должен быть в отличной форме к завтрашнему дню, когда он совершит трансформацию и станет воскресителем.
А через пять дней он повторит эксперимент, который удался ему сегодня. Но только не с мёртвыми кроликами, а с женой и сыном. И они опять станут семьёй!
Пять дней…
Глава 36
За это время нужно организовать тайную доставку в лабораторию гробов из семейного склепа. Провести оживление на кладбище не получится: в склепе попросту не хватит места для размещения необходимого оборудования. Впрочем, операция не предполагала трудностей: в условиях осады города никого не волновало, кто чем занимается. Люди были обеспокоены исключительно собственным выживанием. Не до любопытства.
Лазарь Николаевич вспомнил скрючившегося в углу клетки гомункула. Может, он сможет оживить Марию и Андрея? Тогда профессору не придётся проходить трансформацию. Но нет, подопытный, конечно, скоро умрёт. Вот если бы можно было устроить воскрешение пораньше, например, завтра… Но это исключено: чтобы зарядиться должным образом, аккумуляторам требовалось не менее пяти суток. Законы природы можно поставить себе на службу, но обойти, к сожалению, невозможно.
Утро выдалось на удивление ясное и тёплое. Лазарь Николаевич воспринял это как хороший знак, как обещание успеха. Он подъехал к кладбищу, когда часы ещё не пробили двенадцать и, припарковав машину возле ограды в жиденькой тени куста сирени, сразу направился к сторожке.
Маленький жёлтый домик скрывался за деревьями, но сейчас, пока на ветках не появилась листва, был хорошо виден от самых ворот.
Смотритель курил сигарету и щурился на солнце. Возле его ног лежала мотыга, а чуть поодаль стояла тачка с погруженным в неё надгробием.
Собака невнятной породы и светло-жёлтого окраса выскочила из-за кустов шиповника и залаяла на пришельца. Лазарь Николаевич вздрогнул от неожиданности. Животное было так агрессивно… Оно словно едва сдерживалось, чтобы не наброситься на него. Как будто не хотело пускать. Впрочем, профессор сразу пришёл в себя. Слабыми нервами он не отличался. Да и трусом не был. Всё-таки и в армии служил, и пару локальных войн прошёл в молодости.
— А ну, цыц! — прикрикнул на собаку смотритель. — Пшла отсюдова!
Псина гавкнула ещё пару раз и, опустив голову, нехотя поплелась прочь, но перед тем как исчезнуть, обернулась и ощерилась на профессора. Это произвело на Лазаря Николаевича неприятное впечатление, но он постарался собраться. Не хватало ещё, чтобы какая-то собака выбила его из колеи. Это не удалось сделать даже учёным коллегам, объявлявшим его в своё время безумцем и опасным мечтателем.
Лазарь Николаевич молча присел рядом со смотрителем и протянул ему заранее приготовленную купюру, весьма крупную. Тот взял деньги, осмотрел с обеих сторон, почтительно сложил вчетверо и спрятал за пазуху. Потом вынул изо рта папиросу и, пожевав губами, спросил: