Художник зыбкого мира
Шрифт:
— Оказывается, доктор Сайто знаком с господином Куродой? — спросила она.
— Шапочно, — сказал я, не поднимая глаз от газеты. — Им, похоже, доводилось и раньше встречаться.
— Интересно, как теперь поживает господин Курода? Помнится, раньше он часто приходил сюда, и вы с ним часами беседовали в гостиной.
— К сожалению, сейчас я совершенно ничего о нем не знаю.
— Извини, папа, но я вот что хочу спросить: может быть, тебе стоило бы как-нибудь на днях посетить господина Куроду?
— Кого посетить?
— Господина Куроду. И, возможно, еще кое-кого из твоих старых знакомых.
— Я что-то не совсем понимаю, куда ты клонишь, Сэцуко.
— Извини, папа, мне просто показалось, что у тебя может возникнуть желание повидаться кое с кем из
— Естественно, не хочется, — только и сказал я, вновь утыкаясь в газету.
Больше мы в тот вечер, насколько я помню, на эту тему не говорили. И Сэцуко ни разу не затрагивала ее до самого своего отъезда.
Вчера, когда я ехал на трамвае в Аракаву, вагон насквозь пронизывали лучи осеннего солнца. В Аракаву я не ездил, наверное, с конца войны и теперь, глядя в окно, замечал множество перемен в таком знакомом некогда пейзаже. Проезжая по районам Тодзака-тё и Сакаэмати, я видел, что деревянные домишки, памятные мне с давних пор, со всех сторон окружены громадами многоквартирных кирпичных домов. А когда мы проезжали задами фабрик в Минамимати, то многие цеха показались мне совершенно заброшенными; на заводских дворах валялись груды ломаных досок, ржавого листового железа и просто мусора.
Но, как и прежде, стоило трамваю перебраться на тот берег реки по мосту компании «Ти-Эйч-Кей», и пейзаж сразу сильно изменился. Теперь вдоль трамвайной линии тянулись поля с редкими зелеными деревьями, а вскоре у подножия большого пологого холма завиднелась и сама Аракава. Здесь у трамвая была конечная остановка. Он медленно спустился с холма, остановился, и я, выйдя из вагона на чисто выметенный тротуар, с радостью почувствовал, что большой город остался далеко позади.
Аракава, насколько я знаю, полностью избежала бомбежек; и вчера мне показалось, что это местечко действительно выглядит в точности как и прежде. Короткая прогулка вверх по склону холма под сенью чудесных вишневых деревьев — и я уже стоял у дома Тису Мацуды. Дом, по-моему, тоже ничуть не изменился.
У Мацуды дом не такой большой, как у меня, и не отличается столь эксцентричной архитектурой; это типичный образец солидного особняка, каких в Аракаве немало. Он построен на принадлежащем Мацуде довольно большом участке земли на приличном расстоянии от соседних особняков и со всех сторон окружен дощатой изгородью. У ворот целые заросли азалий и толстый каменный столб, сильно ушедший в землю; на столбе написаны имена тех, кто здесь проживает. Я позвонил в колокольчик, и ко мне вышла незнакомая женщина лет сорока. Она проводила меня в гостиную, раздвинула перегородку, отделявшую ее от веранды, впустив в комнату солнечные лучи и предоставив мне возможность любоваться садом, раскинувшимся за порогом. Затем сказала:
— Господин Мацуда сейчас придет, — и вышла.
Я познакомился с Мацудой, когда жил на вилле Сэйдзи Мориямы, куда мы с Черепахой переселились, покинув фирму Такэды. Вообще-то, когда Мацуда впервые появился на вилле, я прожил там, наверное, уже лет шесть. В тот день с самого утра шел дождь, и наша компания коротала время за выпивкой и игрой в карты. Вскоре после обеда, когда мы откупорили очередную большую бутылку, со двора послышался чей-то незнакомый голос, звучный и уверенный.
Мы тут же примолкли, испуганно переглядываясь, поскольку все подумали одно и то же: это полиция, и сейчас нам здорово влетит. Глупо, конечно, было так пугаться, ведь никаких преступлений мы не совершали, если не считать словесных поединков с теми, кто осмеливался вслух порицать наш образ жизни — скажем, где-нибудь в баре; в таком случае любой из нас мог дать оскорбителю вдохновенный и сокрушительный отпор. И все же уверенный голос, вопрошавший со двора: «Есть кто-нибудь дома?», застал нас врасплох, пробудив чувство вины за то, как допоздна мы засиживались за выпивкой, как по большей части спали до полудня, — словом, за весь наш беспорядочный
Так что лишь через несколько минут один из моих приятелей, находившийся ближе всего к дверям, высунулся наружу, обменялся с пришельцем несколькими фразами и, обернувшись, окликнул меня:
— Эй, Оно! Там какой-то джентльмен тебя спрашивает.
Я вышел на веранду и увидел молодого человека с тонким красивым лицом, примерно моего ровесника, стоявшего посередине нашего просторного квадратного двора. У меня в памяти навсегда сохранился этот миг — когда я впервые увидел Мацуду. Дождь как раз прекратился, выглянуло солнце, и повсюду вокруг него блестели лужицы воды, а земля была усыпана иголками кедров, росших вокруг виллы. Для полицейского Мацуда был одет чересчур франтовато: идеального покроя пальто с приподнятым сзади воротником, шляпа надвинута на глаза в этакой шутливой артистической манере. Когда я вышел к нему, он с интересом озирался, и по тому, как он это делал, в моей душе сразу же зародилось подозрение, что передо мной человек довольно самоуверенный и надменный. Заметив меня, он неторопливо направился к веранде.
— Господин Оно?
Я спросил, чем могу быть ему полезен. Он обернулся, еще раз огляделся и сказал мне с улыбкой:
— Интересное место. Этот дом когда-то был, наверное, просто великолепен. И владел им кто-то очень богатый и знатный.
— Это правда.
— Господин Оно, меня зовут Тису Мацуда. Вообще-то мы с вами когда-то даже состояли в переписке. Я работаю в обществе «Окада-Сингэн» [6] .
Общества «Окада-Сингэн» больше нет — это одна из многих подобных жертв оккупационных властей; но вы, вполне возможно, слышали о нем или, по крайней мере, о тех выставках, которые до войны это общество устраивало каждый год. Выставка «Окада-Сингэн» какое-то время была единственным местом в нашем городе, где начинающие художники, как живописцы, так и графики, могли представить свои работы и попытаться завоевать признание публики. Эта выставка пользовалась столь высокой репутацией, что в последние предвоенные годы даже многие ведущие художники старались выставить там свои работы рядом с работами новичков. Как раз в связи с предстоящей выставкой мне и прислали письмо из общества «Окада-Сингэн». Случилось это несколько недель назад, и на письмо я уже ответил.
6
Okada Shingen (яп.) — Новый путь.
— Мне ваш ответ показался несколько странным, господин Оно, — сказал Мацуда, — вот я и решил сам заехать к вам и выяснить, в чем, собственно, дело.
Я холодно на него посмотрел:
— По-моему, в своем письме я достаточно четко обозначил свою позицию. Впрочем, с вашей стороны было весьма любезно меня навестить.
Мацуда улыбнулся, и от уголков его глаз сразу разбежались лучики морщинок.
— Господин Оно, — сказал он, — по-моему, вы отказываетесь от весьма важной возможности укрепить свою репутацию. Прошу вас, объясните мне следующую вещь: когда вы так твердо заявили, что не желаете иметь с нами ничего общего, это было ваше личное мнение? Или, может быть, это мнение, навязанное вашим учителем?
— Естественно, я прислушиваюсь к советам своего учителя, — спокойно ответил я. — И я совершенно уверен, что решение, о котором я сообщил вам в письме, является единственно правильным. Вы были чрезвычайно любезны, приехав сюда, но, к сожалению, я сейчас очень занят и не могу пригласить вас войти. А потому позвольте откланяться и пожелать вам всего наилучшего.
— Погодите минутку, господин Оно, прошу вас, — сказал, улыбаясь, Мацуда. Теперь улыбка его выглядела откровенно насмешливой. Он на несколько шагов приблизился к веранде и, подняв голову, посмотрел мне прямо в лицо. — Честно говоря, вопрос о выставке меня совершенно не волнует. Там и без вас хватает достойных художников. Я приехал сюда, господин Оно, просто потому, что хотел с вами познакомиться.