Художник зыбкого мира
Шрифт:
— Так ли? — Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что доктор Сайто смотрит на меня, как учитель на ученика, который нечаянно сбился, но сейчас продолжит рассказывать урок, выученный наизусть.
— Именно так. И, кстати, теперь я, пожалуй, вполне готов признать обоснованность этого мнения.
— Я уверен, что вы несправедливы к себе, господин Оно… — начал было Таро Сайто, но я прервал его и торопливо продолжил:
— Кое-кто с удовольствием возложил бы на таких, как я, всю ответственность за те ужасные вещи, которые случились с нашей страной и народом. Я признаю, что действительно совершил немало ошибок. Многое из того, что я делал, шло во вред нашей стране. Я признаю: своим влиянием я внес вклад в укрепление того, что в итоге привело к невыразимым страданиям нашего народа. Да, я все это признаю. Видите, доктор Сайто, я полностью готов признать свои ошибки.
Доктор Сайто с озадаченным видом смотрел на меня, напряженно наклонившись вперед.
— Простите, господин Оно, — сказал он. — Вы, видимо, хотите сказать, что переживаете из-за некоторых тогдашних ваших работ? Из-за ваших картин?
— Да, из-за моих картин. Из-за того, чему я учил других. Как видите, доктор Сайто, я готов это признать. Могу лишь прибавить, что в ту пору я действовал из самых лучших побуждений и искренне верил, что служу делу добра и своему народу. Но, как видите, не боюсь теперь признать, что ошибался.
— И все-таки я уверен: вы слишком строго судите себя, господин Оно! — почти весело воскликнул Таро Сайто и, повернувшись к Норико, спросил: — Скажите, госпожа Норико, ваш отец всегда так строг к себе?
И только тут до меня дошло, что Норико давно уже смотрит на меня с откровенным изумлением. Возможно, именно поэтому вопрос Таро застал ее врасплох, и впервые за весь вечер она ответила ему со свойственной ей бойкостью:
— Ну что вы! Папа совсем не строг. Это мне приходится быть с ним строгой, а то он и к завтраку с постели не встанет!
— Да неужели? — Таро Сайто явно обрадовался, что сумел наконец вытянуть из Норико неформальный ответ. — Между прочим, мой отец тоже поздняя пташка. Говорят, пожилые спят меньше молодых, но, судя по нашему с вами опыту, это утверждение представляется мне весьма спорным.
Норико рассмеялась:
— Я думаю, это касается только отцов. Не сомневаюсь, у госпожи Сайто с подъемом никаких проблем.
— Прелесть какая! — шутливо возмутился доктор Сайто, наклоняясь ко мне. — Мы еще даже из комнаты не вышли, а они уже над нами насмехаются!
Не стану утверждать, что до сих пор помолвка висела на волоске, но все же мне кажется, что именно после этих слов доктора мучительная, грозившая провалом церемония «миаи» превратилась в удавшуюся веселую вечеринку. Мы еще довольно долго беседовали и пили сакэ, и к тому времени, когда прибыли вызванные такси, у всех, по-моему, сложилось ощущение, что мы отлично друг с другом поладили. Но самое главное, конечно, то, что Таро Сайто и Норико явно друг другу понравились, хотя они, разумеется, соблюдали все традиционные правила приличия.
К чему притворяться: некоторые моменты этой встречи действительно оказались для меня весьма болезненными; вряд ли я стал бы так легко говорить об ошибках прошлого, если бы обстоятельства не подсказали мне благоразумие и дальновидность такого поведения. И теперь, должен отметить, мне уже трудно понять, как может человек, исполненный самоуважения, стремиться избежать ответственности за свои былые деяния. Возможно, далеко не всегда легко разобраться с ошибками всей своей жизни, но, несомненно, только так можно сохранить достоинство и получить удовлетворение. И кроме того, я уверен: не так уж это позорно, если свои ошибки ты совершил, свято во что-то веруя. На мой взгляд, куда постыднее обманом скрывать свое прошлое или быть попросту неспособным признать собственные ошибки.
Возьмем, к примеру, Синтаро — между прочим, он сумел-таки получить то место преподавателя, которого так домогался. Так вот, Синтаро, по-моему, сегодня чувствовал бы себя куда более счастливым, если б у него хватило мужества и честности признать то, чем он занимался в прошлом. Вполне возможно, тот холодный прием, который он получил у меня зимой, вскоре после Нового года, все же убедил его несколько переменить тактику в своих взаимоотношениях с отборочной комиссией — я имею в виду вопрос об изготовлении им плакатов, призывавших к войне с Китаем. Но скорее всего, Синтаро все так же упорствовал в своем низком лицемерии, стремясь во что бы то ни стало достигнуть поставленной цели. И я, пожалуй, склонен думать, что в нем всегда таился маленький хитрый интриган, которого я когда-то как следует не разглядел.
— Вы знаете, Обасан, — сказал я госпоже Каваками, сидя у нее как-то вечером, — а ведь Синтаро, пожалуй, никогда и не был таким недотепой, каким нам казался. Для него это просто одна из личин, способ завоевывать сочувствие людей и добиваться задуманного. Люди, подобные Синтаро, когда не хотят что-то делать, изображают полнейшую беспомощность и растерянность, и тогда им все, разумеется, сразу прощается.
— Ну что вы, сэнсэй! — Госпожа Каваками посмотрела на меня неодобрительно; оно и понятно, ей не хотелось думать плохо о человеке, который столько лет был одним из ее лучших клиентов.
— А вы вспомните, Обасан, — продолжал я, — как умно, например, он сумел уйти от призыва в армию. В то время как другие теряли на войне все, в том числе и жизнь, наш Синтаро продолжал тихо трудиться в своей маленькой студии, словно вокруг ничего и не происходило.
— Но, сэнсэй, ведь у господина Синтаро больная нога…
— Больная или не больная, а призывали-то всех поголовно. Разумеется, и его в итоге разыскали, но тогда до конца войны оставались уже считанные дни. Вы знаете, Обасан, Синтаро как-то сказал мне, что из-за войны потерял целых две рабочих недели. Вот чего ему стоила война! Поверьте, Обасан, наш старый приятель далеко не так простодушен, как кажется.
— Ну, все равно, — устало вздохнула госпожа Каваками. — Он, похоже, никогда уж больше сюда не вернется.
— Да, Обасан, вы правы: этого клиента вы, должно быть, потеряли навсегда.
Госпожа Каваками зажала в пальцах тлеющую сигарету и оперлась о стойку, с тоской озирая свой маленький бар. Как обычно, кроме нас там не было ни души. Предзакатные лучи солнца с трудом просачивались сквозь противомоскитную сетку на окнах, отчего помещение казалось куда более обветшалым и грязным, чем поздним вечером, когда все окутано тьмой и лишь стойка освещена низко висящими светильниками. Снаружи еще вовсю шли строительные работы. Не меньше часа почти непрерывно ухал копер, оглушительно ревели тяжелые грузовики, от грохота дрелей в баре звенели стекла. И, проследив за взглядом госпожи Каваками, я вдруг подумал, до чего же неуместным и жалким будет выглядеть ее бар среди новых многоэтажных зданий, которые городская корпорация уже начала возводить вокруг.