Художник
Шрифт:
– Брось!
– Иржи стало жалко серьезного и, в-общем, побитого жизнью парня. И он распахнул дверь.
– Заходи. В гостиной есть удобный диванчик, поспишь на нем.
А потом нагнулся, чтобы стены с ушами ничего случайно не подслушали, и сказал:
– Торжественно клянусь не посягать на твою честь!
У Игнаца стало малиновым не только лицо, но и кончики ушей.
– Иди, дуралей, тебе завтра работать. А брату я ничего не скажу.
Охранник сгорбился, стрельнул по сторонам глазами и быстро зашел в номер Иржи. Закрытая дверь щелкнула замком, а стул на всю ночь остался сиротливо стоять в гордом
Глава вторая. Непонятные странности .
Проснулся Иржи на рассвете. В незашторенное окно робко заглядывал нежно-розовый рассвет. Вчерашний тоскливый дождь, наконец, перестал лить безнадежные слезы, и природа с облегчением потянулась навстречу животворным солнечным лучам.
Художник легко встал с кровати, чувствуя необыкновенный прилив сил. Подойдя к окну, он распахнул створки, и холодный весенний воздух сразу обжег его обнаженные плечи. Закутавшись в одеяло, он засмотрелся на рассвет. Сколько необычайно чистых тонов меняется за доли секунды! Небо, темно-синее по краю, стало зеленеть, тут же окрашивая края уходящих туч в желто-салатовые оттенки. А там, за деревьями, пробивая розоватую пелену, уже рвались вверх яркие оранжевые лучи, выделяя черные верхушки спящих деревьев и серый туман между ними. Чем выше встает солнце, тем чаще и настойчивей пронырливый свет трогает горячими пальцами ватную пелену, и она отступает в испуге, утягивая свои мутные щупальца между стволами в дальние и пока не осушенные болота, оставляя на сине-зеленой траве искристые капельки росы.
Иржи поставил локти на подоконник и опустил голову вниз. Там, по сумеречной тропе, причудливо извивающейся в цветущем кустарнике вдоль дома, уходила прочь худенькая фигурка девушки с серебряными волосами и в цветном платье.
– Эй!
– тихонько окликнул он.
– Подожди!
Девушка на миг оглянулась, помахала ему рукой и скрылась в полосе тумана.
Молодой человек отклеился от окна и посмотрел на часы. Было пять утра. В комнате стало очень холодно. Он закрыл рамы и посмотрел на настенный термометр. Там было всего плюс восемь.
Иржи помотал головой. "Не может быть, чтобы она мне просто привиделась, словно оптическая иллюзия. Но молодая девушка, гуляющая по сырой земле в легких туфлях и тонком шелковом платье при почти нулевой температуре - это полнейшая чушь. Надо походить среди постояльцев. Может, ее тоже, кроме меня, кто-то видел? И неплохо бы еще раз поговорить с певицей". Молодой человек сел на кровать и зевнул. Все-таки еще очень рано. Обычно в городе в эти часы он только ложится спать. Но раз проснулся, надо пользоваться моментом. И художественная сторона натуры все-таки пересилила в нем гуляку и раздолбая.
Достав акварель и листы, положив мягкие кисти и налив воды, Иржи распахнул на лоджии шторы, быстро оделся и встал к мольберту писать небо. Охранник поднял было голову, ибо услышал легкие шаги и шуршание штор, но взглянув на махнувшего ему рукой господина Измирского, державшего во рту сразу два длинных кончика кистей, он снова повалился на диван.
Когда охранник отоспался и открыл глаза, часы показывали около десяти утра. Гостиная была завалена акварельными набросками. На подоконнике лежали и сохли мытые орудия труда. Самого господина художника нигде не было видно, а во входную дверь кто-то отчаянно стучал.
Игнац с колотящимся сердцем подорвался с дивана, видя себя уволенным без выходного пособия и с волчьим билетом в кармане. Боже! Его милая Петра такого не перенесет и уйдет от бестолкового служаки к более успешному продавцу женского белья, сватавшегося к ней позапрошлым летом.
Кое-как оправив рубаху и пытаясь разгладить складку на щеке, оставленную чересчур мягкой подушкой, охранник трясущимися руками открыл дверь. За ней стояла милая барышня в униформе отеля вместе с тележкой, на которой стояли блюда.
– Доставка в номер.
– Пропела она, пытаясь заглянуть ему через плечо.
Игнац состроил каменное лицо и нахмурил лоб. Но девушка, приподняв брови и окинув изучающим взглядом беспорядок в его гардеробе, снова пропела:
– Господин Измирский заказали...
– Сколько?
– сумрачно спросил охранник, не зная, из каких средств с ней рассчитываться. Денег у него практически не было.
– О, все включается в счет!
– девушка ослепительно улыбнулась, поскольку за спиной этого заспанного мужчины она узрела великого и прекрасного маэстро художника. Со вчерашнего дня обслуживающий персонал только о нем и говорит, добавляя к своим наблюдениям светские сплетни, почерпнутые из слухов и бульварных газет.
– Проходите, милая леди!
– Измирский слегка дотронулся до плеча крупного мужчины, стоящего в дверях. Тот вздрогнул и сразу освободил проход.
Девушка вкатила тележку, с жадным вниманием озираясь по сторонам. В гостиной всюду валялись листы бумаги с какими-то рисунками. А на сборном паркетном полу виднелись красочные пятна. Но человек, создавший весь этот беспорядок, стоял сейчас перед ней. И, пожирая глазами его прекрасный облик, очарованная девушка проехала колесом тележки по эскизу, стоящему несколько тысяч флоринов. Ах, эта снежно-белая рубаха и обтягивающие ягодицы брюки... В этот миг жених Янош просто испарился из ее головы. А парфюм...
– Прошу, поставьте блюда на стол. Вот сюда.
– Донеслись до нее издалека слова художника.
Тая от страстного желания упасть к нему в объятья, девушка выгрузила посуду и, заикаясь, промолвила:
– Хотите, я Вам клеенку принесу? Чтобы полы не пачкать?
– О, если это Вас не затруднит!
– приложил руку к сердцу граф.
– Нет-нет!
– она с обожанием посмотрела ему в лицо.
– Я быстро! А то полы-то жалко! Красивые!
Как только за ней закрылась дверь, Иржи весело фыркнул:
– Haec sunt mulieres! (Таковы женщины - лат.) Полы! Обои! Мебель! Прекрасный восход их ничуточки не интересует. Но вот если картина подходит под цвет штор...
Художник быстро собрал наброски и изящным движением кисти показал на стол:
– Присаживайся!
Бедняга Игнац невольно засмотрелся на младшего графа. Теплый свет темных глаз ласкал и успокаивал, обещая, что все будет хорошо. Губы приветливо улыбались. И бойцу захотелось вдруг упасть перед ним на колени и поцеловать этому божественному созданию руку. Глаза затуманились слезами, а ноги стали подгибаться, когда совсем не ангельская рука изо всех сил треснула его по предплечью.