Худшее из зол
Шрифт:
— Ты хотел меня надуть! — Джек почти кричал в лицо. — Я тебя предупреждал, чтобы ты этого не делал. Говори, где диск!
Джамал открыл рот, но не произнес ни звука.
Джек снова прошелся по болевым точкам.
— Отпусти его, — велел он Саю.
Сай отпустил руку Джамала, отступил на шаг. Джамал рухнул на пол, тяжело дыша. Не знал, что произойдет сначала — он потеряет сознание или его вырвет.
Произошло второе.
— Какая мерзость, — сказал Отец Джек. — Сам за собой уберешь.
Джамал молчал.
Отец Джек смотрел на
— Диск! Где диск?
Джамал с трудом махнул рукой назад.
— В куртке, — произнес он слабым голосом.
Сай сорвал с него куртку, начал шарить по ней, пока не нащупал плоский твердый кружок. Он разорвал подкладку, с победным видом извлек добычу.
— Вот он! — произнес он тоном триумфатора. Потом из кармана вытащил плеер.
— Посмотри, что у него еще есть!
Отец Джек улыбнулся.
— Отлично. — Он сел на корточки перед Джамалом, скроил гримасу, театрально помахал рукой у носа. — От тебя дурно пахнет. Кстати, что такого на этом диске важного?
— Всякая бредятина, — задыхаясь, сказал Джамал. — Этот журналист мне за него заплатит. Много заплатит…
Отец Джек встал, взял у Сая плеер и диск, надел наушники.
— Убери за собой, — сказал он Джамалу, который, корчась от боли, сел на полу.
— А ты, — посмотрел он на Сая, — когда он закончит уборку, приведешь в порядок его самого.
— Зачем? — недоуменно спросил Сай.
Отцу Джеку очень не нравилось, когда ему задавали вопросы. Он это демонстрировал всем своим видом.
Сай поперхнулся:
— Извини, пожалуйста. Я ничего… Я просто хотел…
— Делай что велено, — Джек поставил точку в дальнейших обсуждениях. — Хочу, чтобы он был как огурчик, когда пойдет на встречу с этим Донованом.
— Хочешь сказать, он все равно…
— Естественно. А теперь выполняй указание.
Сай подчинился.
Отец Джек снова вернулся к кровати, нажал на кнопку воспроизведения.
8
— Ты только посмотри!
Пета подошла к стоявшему у окна Амару.
— Новенький куда-то отправляется. И Сай с ним. Наш змееныш.
Пета присмотрелась.
— Что-то непохоже, чтобы новенького это очень радовало.
— Как считаешь, — начал Амар, — может, кому-то из нас стоит за ними проследить?
— Под кем-то из нас ты, как мне кажется, имеешь в виду меня? — сказала она с саркастической усмешкой.
— Видишь ли, у меня…
— Знаю — любовное свидание. И ты не можешь заставлять его ждать.
Амар с облегчением улыбнулся:
— Ты чудо! Но поторопись. Это может быть интересно.
— Спасибо, мамуля, — парировала Пета, складывая в карман куртки небольшой цифровой фотоаппарат и диктофон. — Будут еще какие-нибудь указания?
— Несомненно. Не вступай в разговоры с незнакомыми мужчинами.
— Это кто же мне такое говорит!
Она вышла.
Он смотрел из окна, как она идет по улице.
— Будь осторожна, — сказал он уходящей в сумерки фигуре.
Донован
На обоих берегах — признаки облагораживания, следы обновления, изменений в лучшую сторону. Новые многоквартирные дома, бары, рестораны, отели — старый Тайн доков, фабрик, заводов и складов кажется таким далеким — прошлый век. Нет, прошлое тысячелетие.
Впереди слева на стороне Гейтсхеда — Балтийский центр современного искусства, который когда-то был мукомольной фабрикой. Теперь туда постоянно выстраиваются очереди, змеясь по периметру площади, которую так и окрестили Балтийской. Иной раз люди оказываются даже на мосту Тысячелетия — настолько много желающих посмотреть выставки современного искусства. Однажды он из чистого любопытства тоже встал в такую очередь — шла выставка работ скульптора-монументалиста Энтони Гормли. Его тогда поразило, насколько разные люди стояли рядом. Перед ним два водителя с разрисованными шеями рассказывали друг другу, как во время рабочих смен мечтали попасть на эту выставку. Позади две мамаши из богатого северного пригорода пытались утихомирить безмерно расшалившихся отпрысков, за ними пожилые супруги говорили, как соскучились по чему-то новенькому и необычному.
В тот день Донован оставил свой обычный цинизм дома и просто получал удовольствие.
Рядом с «Балтикой» чуть правее поблескивает стеклом и металлом гигантская гусеница нового музыкального центра «Сейдж».
Изменения.
Город его детства с угольными шахтами, тяжелой промышленностью и неквалифицированным ручным трудом давно остался в прошлом. На его месте вырос культурный туристический центр, город современных высоких технологий и сервисных центров.
У него не осталось здесь близких родственников, к которым он мог бы приезжать в гости. Он когда-то уехал из Ньюкасла и ни разу не оглянулся назад. Студенческие годы, работа и жизнь в Лондоне вытеснили его из головы, из сердца.
У себя в домике он часто разговаривал с Дэвидом. Сидел в его комнате и говорил. Иногда Дэвид что-то отвечал. Но обычно молчал, и Донован вдруг понимал, что сидит на полу и разговаривает сам с собой. Словно куда-то в туман. И тогда он чувствовал, что пора сменить обстановку.
Он уезжал в Ньюкасл. Снимал номер в гостинице, обедал в ресторане, пил. Видел вокруг себя жизнь, но не прикасался к ней.
Одновременно в городе и вне его. Люди казались такими уверенными в себе: ничто не могло поколебать их планов в работе, жизни, их будущего. Мечты. Они убеждены, что претворят их в жизнь. Он тоже когда-то был таким. А теперь чувствовал себя жителем города-невидимки из параллельного мира, в котором нет места самообману, где не имеет смысла строить планы, потому что в любой момент жизнь может перевернуться с ног на голову. Жители этого города знают, что надежда и отчаяние — это одно и то же.