Худшее из зол
Шрифт:
Джамал лежал на кровати, прислушиваясь к шуму дождя. И думал.
Смотрел на коричневое с разводами влажное пятно прямо над головой и представлял, что это пустынный остров. Вот он садится в самолет и летит туда. К покою. К безопасности.
В доме, наверху и рядом, продолжалась жизнь, с масками и сумасшествием.
Бьющий по стеклу дождь грязными струйками стекал вниз. Решетки на окнах проржавели и кое-где погнулись. Уродливые металлические решетки. Они возвышаются над ним, запирая в клетку его сердце, держа под замком его душу.
Внутри
Тоска.
Он так это называл. В такие минуты жизнь грубо вторгалась в тайный уголок его души, и он начинал видеть ее в истинном свете, без всяких прикрас.
Его снимали на улице мужчины, он мальчик-проститутка, торгующий своим телом. Таким образом он зарабатывал на жизнь. Но он не гей, не придурок и делает это исключительно ради денег. Его приятели и друзья, с которыми он жил в одном доме в Лондоне, делают то же самое. Друзья-приятели.
Первый раз это произошло с ним в детском доме. Было очень больно. Воспитанник постарше — его звали Джонсон — ночью заставил его делать ужасные вещи. В темноте. Когда все другие мальчики спали. Или делали вид, что спят. После этого Джамал побежал в туалет, где его долго выворачивало наизнанку. Из зеркала над раковиной на него смотрел насмерть перепуганный, всхлипывающий шестилетка. Потом он плакал долго-долго, пока не выплакал, как ему показалось, свое сердце. Через несколько ночей Джонсон снова заставил его делать то, чего ему совсем не хотелось. И снова его рвало в туалете. Он смотрел в зеркало. И опять долго и горько плакал.
Он не мог никому ничего рассказать. Джонсон грозил, что убьет, если он расскажет. Джамал ему поверил.
Он возненавидел свою жизнь, возненавидел детский дом. Джонсон не давал проходу, все время проделывал с ним одно и то же. В конце концов Джамал раздобыл снотворное и наглотался таблеток. Его нашел кто-то из персонала и отвез в больницу, где ему промыли желудок.
Вернули с того света.
Потом задавали вопросы. Анализировали поведение.
Он ничего не рассказал. Не мог рассказать. Ни им, ни кому бы то ни было еще.
Джонсон продолжал приходить. Заставлял делать то, чего он не хотел.
В воображении Джамал рисовал темницу в огромном мрачном замке, куда он мог бы забраться, где бы мог отсидеться, спрятать свое истинное существо, пока не минует опасность.
Но ему это никак не удавалось. Приходилось терпеть.
Джонсон продолжал приходить. Потом стал приводить приятелей, передавал Джамала другим мальчикам.
Он чувствовал себя испорченным механизмом, роботом из мира научной фантастики с торчащими во все стороны проводами и механическими внутренностями. Голова-радиоприемник пытается поймать сигнал, но всегда попадает на белый шум. Робот не может жить как человек.
Он тогда сбежал, всю ночь бродил по улицам, боясь вернуться обратно. Влип в историю. Его всегда находили. Находили и возвращали. Работники социально-реабилитационных центров выражали желание помочь, но только если Джамал откроет душу, впустит к себе. Он делал вид, что не слышит, — в голове начинали шуршать радиопомехи.
Сбежав
И Джамал стал жить в доме Леса. Там познакомился с Дином. Почти тут же почувствовал в нем родственную душу. Начал ощущать, что у него есть близкий, родной человек.
Потом Лес перестал быть душкой. Стал вдруг жестким и жестоким. Он оказался сутенером, хозяином борделя. Сказал, что надо платить за то, что он спас ему жизнь. Заставил Джамала работать, поставил на поток.
Помог Дин. Научил, как справляться с этим ужасом, даже извлекать из него пользу, как находить внутри себя такой уголок, где можно спрятаться, когда тебя начинают лапать. Сначала Джамал очень из-за этого нервничал, чувствуя, что некоторые клиенты особенно сильно при этом возбуждались. Потом он научился обуздывать их желания. Становиться хозяином положения. Не давать себя в обиду. Они дотрагивались до него, но не могли дотянуться.
Он сам при этом находился в надежном месте. Этому научил его Дин.
Джамал приспособился. Потому что Дин все это время был рядом.
И все же тоска периодически давала о себе знать. Она накапливалась внутри, постепенно заполняла душу, шептала в ухо правду. Нет, никакой он не хозяин положения — это ложь, самообман. Здесь жизнь ничуть не лучше, хоть с Дином, хоть без Дина. Чтобы заглушить голос, нужно было принимать меры.
И он принимал. Наркотики. Ночные дискотеки до утра. Он находил девчонку, чтобы доказать самому себе, что он нормальный. Все, что угодно, лишь бы задавить ужасные мысли.
И тоска отступала. На некоторое время.
А сейчас опять вернулась. Напомнила, чем он занимается, что на самом деле из себя представляет.
Отец Джек. Джо Донован. Сай. Они ворвались в его жизнь и разрушают ее, заставляют плясать под свою дудку, чего-то постоянно от него требуют, приказывают. И Дина рядом нет.
Хотелось крэка. Затащить в постель девчонку, имя которой он не может вспомнить. Он желал смерти Отцу Джеку. А с Донована хотел получить деньги.
И скрыться, сбежать. Куда угодно. Раствориться в этом мокром коричневом островке на потолке.
Он вспомнил, как было страшно возвращаться к Отцу Джеку, он боялся рассказать, что произошло во время встречи. Сай втолкнул его в комнату толстяка. Джек посмотрел на обоих, кривя рот.
— Вы мне ковер испортите.
Джамал и Сай извинились.
— Надеюсь, вы не зря сюда ввалились.
Джамала начало трясти.
— Ну?
Он открыл рот. Отец Джек вдруг резко подался вперед. Джамал от неожиданности вскрикнул.
— Он… этот человек с диска… он… ну, тот, который говорит… он это… умер…