Худшее из зол

Уэйтс Мартин

Облегчение нашел в том, что подчинял себе людей послабее, вынимал из них душу.

Приятное переключение — оно поддерживало, давало силы для достижения главной цели.

Он вспомнил о доме, в котором провел детство. Назад дороги нет. Он сделает все, чтобы продолжить движение вперед и вверх.

Пойдет на любые жертвы.

Начался дождь. Не просто дождь — ливень. Он включил дворники, прибавил звук в проигрывателе, чтобы заглушить шум дождя. Покопался в дисках.

Ван Моррисон. «Лучшие хиты: Светлая сторона пути».

Нет, эта музыка совершенно не

соответствует его настроению.

Он начал размышлять о своем последнем плане заработать. Он сорвет такой куш, какой не снился ни Палмеру, ни его толстому приятелю, ни им обоим, вместе взятым.

Придется, правда, пересечь не одну черту. Но он уже неоднократно это делал и, если возникнет необходимость, сделает еще и еще. Во имя конечного результата.

Потому что цель оправдывает любые средства. Оправдывает все.

Он отогнал мысли о Палмере и сосредоточился на задачах, которые необходимо решить в первую очередь.

Все-таки вставил в проигрыватель диск с Ваном Моррисоном — музыка не так уж и плоха.

Кэролайн проснулась: было утро понедельника.

Ее разбудило радио, она испуганно открыла глаза. Вот так каждый день. Ведущий Крис Мойлз опять устроил громкую перепалку в эфире с кем-то из позвонивших в студию; потом радиослушателей познакомили с ситуацией на дорогах и новостями в мире. Сквозь назойливый шум радиоэфира она спросонья не сообразила, в каком времени находится, но через пару секунд ее словно ударило током: господи, у нее же пропал отец.

Она закрыла глаза, попыталась мысленно отогнать страшную действительность. Вернуться в то время, когда все было по-другому.

Не получилось.

Вновь открыла глаза. В комнате все оставалось таким же, как вчера вечером. Оказывается, в воскресенье справляться с болью гораздо труднее. Мертвый день, а еще хуже — болото, никаких новостей.

Она лежала и думала, не провести ли весь день в кровати. Накрыться с головой одеялом, отгородиться от мира, забраться в собственную скорлупу. Нет, нельзя. Это будет означать, что она сдалась. А она себе поклялась не сдаваться.

Она откинула одеяло, спустила ноги на пол и пошла в ванную.

Хоть бы какая-то зацепка.

Она услыхала, как в почтовый ящик бросили газету. Выскочила из ванной, схватила газету, подошла к обеденному столу. Изучила ее страница за страницей.

Ничего.

Она, пожалуй, и не ждала новостей, ведь полиция ей пообещала, что они будут держать ее в курсе дел, что она будет узнавать обо всем первой. Она проверила оба телефона: трубка у домашнего на месте, мобильный заряжен.

Это стало ее новой повседневностью, рожденной из отчаяния. Таким образом она поддерживала хотя бы видимость порядка, чтобы заглушить вопли внутри.

Включила телевизор, подождала, когда очередные глупости уступят место новостям. Иногда телевизионщикам каким-то образом удается раскопать материал раньше, чем полиция информирует семью. Кажется, она где-то об этом читала или слышала.

Но сегодня это на нее не распространялось.

Она выключила телевизор, наизусть зная, о чем

там будут говорить в ближайшие полчаса.

Вздохнула, выглянула в окно.

Машины не было.

С тех пор как исчез отец, под окнами время от времени появляется эта машина. Сначала она забеспокоилась, представляя, как за ней следит неподвижная фигура за рулем, но потом мысленно отругала себя за появившуюся манию преследования. Скорее всего, за квартирой наблюдает полиция. А может быть, это затаился какой-нибудь журналист, чтобы оказаться первым на месте событий, когда вернется отец. Или кто-нибудь, никак с ней не связанный. Сейчас, по крайней мере, машины на привычном месте не было.

Она отвернулась от окна, оглядела комнату. Она очень любила свою квартиру. Не только потому, что этот кусочек планеты могла назвать своим собственным, но и потому, что здесь все напоминало об отце. Он помог деньгами, участвовал в перепланировке и ремонте. При этом не навязывал своего мнения и предоставлял многое решать самой. Он всегда знал, когда и где остановиться.

Знал. В прошедшем времени.

Она покачала головой — нельзя позволять себе такие мысли.

Она посмотрела на фотографию у телевизора. Мама. Папа. Она. Счастливое время. Как будто в другой жизни.

Она снова вздохнула, взяла телефон, набрала номер. Она теперь часто по нему звонила.

Ее сегодня не будет. Нет, пока никаких новостей. Да, конечно. Спасибо. Положила трубку на рычаг.

Села на диван, посмотрела на часы в ожидании следующего выпуска новостей. Потрогала волосы — они висели грязными жирными сосульками. И зубы следует почистить. А еще надо бы поесть. Не было ни сил, ни желания что-то делать.

Взгляд снова упал на телефон. Может, все-таки позвонить в полицию? Вдруг они о чем-то узнали? Но ведь они пообещали сразу же ее известить. Не хотелось постоянно им досаждать, превращаться в предмет их шуток между собой.

Придется ждать.

Ждать.

Она снова вздохнула, включила телевизор. Выключила.

Встала. Надо что-то делать. Хоть что-нибудь. И обязательно отвлечься.

Например, совершить пробежку. Сделать хоть что-нибудь, чтобы перестать думать об одном и том же.

Потом вернуться домой, принять душ. Поесть.

Узнать, есть ли новости.

Она переоделась, нашла кроссовки. Надо сломать эту рутину, постараться, чтобы этот день отличался от нескольких предыдущих. Сделать так, чтобы в этот день что-то начало происходить.

Что-то такое, что изменит ее нынешнее состояние.

Донован сидел на каменной ступеньке у подножия памятника лорду Грею в центре Ньюкасла и ждал.

Перебирал в памяти события последних суток.

В субботу вечером они доцеловались до того, что прибежали к нему в гостиницу, поспешно разделись и, как голодные, набросились друг на друга. Со страстью, даже какой-то яростью. Когда случайно их глаза встречались, они тут же отводили их в сторону.

Потом, вымотанные, лежали рядом, не касаясь друг друга. Мария подобралась к нему, заглянула в глаза. Улыбнулась.