Худшее из зол
Шрифт:
— Должно быть, это… — Она не сумела закончить фразу.
— Знаешь, я в детстве зачитывался комиксами. Обожал их, особенно про супергероев. У меня была огромная коллекция. А одну серию, «Дозор обреченных», я особенно любил. Там было полно неудачников, которых не принимало общество. Самый главный среди них — Человек-робот.
Он почувствовал, как она трясется от смеха у него на груди.
— Не смейся. Да, Человек-робот. Когда-то он был живым человеком, но потом превратился в робота с человеческими мыслями и эмоциями. Внешне суперсильный,
Мария перестала смеяться, прислушалась.
— Конечно, у них были враги, которых они побеждали. У одного из негодяев — уж и не помню, как его звали, — были невероятные суперспособности — все, какие только можно себе представить. Его можно было победить, подумав о какой-то из его сил. И она тут же исчезала. Только так можно было его одолеть.
Он продолжал смотреть в потолок и видел там одному ему ведомые картины.
— Так я и пытаюсь думать о Дэвиде. — Его голос задрожал. — Рисую самые страшные картины, самые жуткие, какие только могу вообразить. — Он замолчал, будто задохнувшись. Немного успокоился и заговорил вновь: — Потому что, если о чем-то страшном подумать, оно перестает существовать. А раз перестает существовать, значит, этого не могло… могло только…
Мария крепко его обняла.
До утра было еще очень далеко.
Они говорили, пока их не сморил сон. Старались не давать обещаний, которые на рассвете растворятся вместе с темнотой. И оба надеялись, что днем останутся не только воспоминания.
Наступило воскресное утро.
Для Донована. Для него и для Марии. Рядом не было теней — ни Энни, ни Эбигейл, ни Дэвида.
Призраки исчезли.
Они целый день провели вдвоем. В основном в кровати.
Дотрагивались друг до друга, прикасались губами, языками. Показывали друг другу, что им больше всего нравится, исследовали друг друга.
Вспоминали, кем были. Выясняли, кем стали. И были почти счастливы. Донован не осмеливался произнести про себя слово «надежда», потому что слишком хорошо знал, как крепко оно связано со словом «отчаяние». Но он чувствовал, что внутри поселилась именно она — надежда.
Потом позвонил Джамал. Сказал, что готов к переговорам. В понедельник. У памятника лорду Грею.
Он заметил его и окликнул.
Мальчишка обернулся, увидел его, подошел.
— Чего, старик, улыбаешься?
— Я просто очень рад тебя снова видеть, Джамал.
Джамал засмеялся.
— Ну, ты даешь! Вечно что-нибудь сморозишь.
Донован кивнул, посерьезнел. Дело есть дело.
— Ну-с, мы готовы сотрудничать?
Улыбка на лице мальчишки погасла, в глазах появилось затравленное выражение. Он вздрогнул, пробормотал что-то невнятное.
— Ладно. — Донован вспомнил, как они с Марией решили себя с ним вести. Подружиться. Доставлять удовольствие. Завоевать доверие. Что бы он там ни совершил, в какое бы ужасное дело ни был
— Слушай, — произнес Донован ровным голосом. — Мы же не можем говорить здесь. — Он оглянулся. — Пойдем пообедаем. Угощаю.
Джамал кивнул:
— В «Макдоналдс»?
Донован улыбнулся.
— Знаешь, на свете есть более приличные заведения.
Они зашли в небольшое симпатичное итальянское кафе на Хай-Бридж-стрит с похожими на моделей официантками. Оно никогда не пустовало.
Вот и сейчас в кафе подтягивались посетители — начиналось обеденное время. Они нашли столик, углубились в чтение меню.
— Что за дрянь! У них тут ничего приличного. Ни бургеров, ни хрустящих крылышек.
Донован попросил одетую во все черное официантку принести колбаски по-итальянски с овощами под соусом для обоих, кока-колу и чипсы для Джамала и порцию капучино для себя. Она повторила заказ на местном джорди с итальянским акцентом и летящей походкой отправилась его выполнять, предоставив клиентам заведения любоваться грациозно покачивающимися, идеально круглыми выпуклостями пониже спины.
Донован изучал Джамала. Мальчишка оглядывался, оценивая незнакомую обстановку, он явно храбрился, но за этой маской скрывался испуг. Интересно, что в жизни этого подростка заставило его промышлять собственным телом? Что его ждет впереди?
— Опять ты на меня так странно смотришь, мужик.
Донован вздрогнул.
— Что ты сказал?
Джамал засмеялся, затряс головой.
— Ну, ты — ваще не в себе…
Официантка принесла напитки. Джамал старался не смотреть на ее ноги.
— Конфетка какая! — резюмировал он, когда она отошла.
— У тебя никаких шансов, — улыбнулся Донован.
— Почему? Я парень рисковый.
— Только пока ребенок.
Джамал покраснел:
— Я по крайней мере не похож на одного старого заросшего пижона.
— Ладно тебе, пей свою колу, сынок.
Джамал уткнулся в свой бокал, пряча улыбку. Пора переходить к главному, подумал Донован без особого энтузиазма.
— Что ж, — сказал он, — теперь о деле.
— Да, — эхом отозвался Джамал. Он нехотя оторвался от колы. Как приговоренный к смерти заключенный, который на какое-то время забыл о своей судьбе.
— У меня такое впечатление, что речь идет о двух событиях. — Донован подался вперед. — Одно зафиксировано на диске. О другом знаешь ты.
Джамал молча слушал. Донован продолжал спокойным, ровным голосом:
— Я беседовал с Марией…
— С той тетенькой из газеты?
— Да. Она говорит, если ты нам все расскажешь и позволишь записать свой рассказ на пленку — обо всем, что тебе известно, — и если эта информация подтвердится, мы тебе заплатим.
— Сколько?
— Тысячу.
— Всего-то! Ты же пять обещал.
— За диск. А его у тебя нет. Так что тысяча — исключительно за твой красивый голос.