Хурминка
Шрифт:
– Это разные вещи, грамотность и творчество. Не всегда гуляют вместе. Да и великие писатели вымерли. Я по роду занятий читаю современных, а другие… Спрошу иногда ученика: знаешь такого-то? А того? Этого? – Костя назвал несколько весьма знаменитых в издательском кругу имён. – Никто не знает. Получается, их как будто и нет.
– Я тоже не знаю, – не отрываясь от руля, пожал плечами Серёга.
– Последнюю
– Значит, он скрипит не зря. А остальные… увы.
– Ты стань не современным, а вымершим, как Лев Толстов, – сказал Сергей. – Всё, паркуюсь. Оперделился с местом.
– Ну тебя! – Алёна, широким взмахом обозначив затрещину, едва коснулась пальчиками его головы.
Костя расстегнул свой рюкзак, вытащил фотосумку. Готов Толстов.
На бульваре было многолюдно, ветрено, пахло морем и свободой. Первый же порыв раздул сарафан Алёны огромным тюльпаном, показал её белые в красный горошек трусики, заставил схватиться за ноги и захохотать.
– Не холодно? – спросил Сергей, поправив ей на плече бретельку. Алёна покачала головой. Ветер и вправду был тёплый, почти жаркий.
Они радовались совершенно ребячески. Чему: какому-то воспоминанию? Или выходному среди недели? Когда ещё смогут беззаботно погулять…
Ай, не всё ли тебе равно!
Костя отошёл и, став на колено, прицелился в парочку из фотоаппарата.
Невдалеке, в тени акаций, пожилой аккордеонист играл камаринского. Тёмные пальцы мелькали по клавишам, переливались меха. Те самые звуки: концерт самодеятельности классе в девятом… десятом? Репетиции по вечерам. Надя Артюх – звезда, такие фокусы выделывала дивными ногами. Давно, слишком давно… Всё же Костя огляделся: вдруг? Нет, разумеется, не увидел никого, хотя бы отдалённо похожего.
Музыкант имел признание – оно трепетало бумажными крыльями в фанерном ящике у ног. Довольно-таки серьёзное: дно было закрыто не в один слой. Дождавшись конца мелодии, Костя посадил в ящик сторублёвую бабочку от себя и, чтобы не упорхнула на ветру, придавил монетами.
– Благодарю вас, – сказал аккордеонист, сыграл знакомое вступление и запел молодым, звонким баритоном:
Тихо плещет волна, ярко светит луна,Мы вдоль берега моря идём, и поём, и поём…Под звуки вальса спустились к бухте, пошли в сторону памятника затопленным кораблям. Волны были на заглядение: летели к набережной, кипя и сверкая, каждая как праздничный салют. Ближняя разбилась с пушечным громом, пеной взбежала по ступеням, взорвалась фонтанами брызг. Дети, толпившиеся у края, с криками бросились врассыпную, и вместе с ними несколько мокрых счастливых собак. Вновь осторожно подошли, заглянули вниз, чуть ли под гранитные плиты, словно пиратский клад мечтая найти, – до следующей волны. Удар!.. Вовремя щёлкнул затвор, безотказная матрица поймала восторженно распахнутые глаза, растопыренные руки, даже радугу за спинами, в туче брызг, слишком мимолётную, чтобы уловить её простым взглядом.
Передвинув снимок на экранчике, Костя различил на противоположном берегу Артбухты двойника – такого же коренастого, в светлой футболке, с таким же фотоаппаратом, направленным на бульвар.
Двинулись дальше, миновали художника, крепившего к раздвижному стенду глянцевые виды Херсонеса, Малахова кургана и почему-то Спаса на Крови.
– Я говорю знакомым, что Артбухта значит Бухта Искусств, – вспомнил Костя.
– Верят? – спросила Алёна.
– Куда им деваться.
– Зайдём, хорошее место, – позвал Сергей, указывая взглядом на большое кафе.
– Откуда знаешь? – обернулась она.
– Рыбка под хвостом принесла.
– Идём! – скомандовала Алёна, не дожидаясь продолжения.
В кафе, изнутри обставленном в корабельном стиле – спасательные круги на стенах, декоративные верёвочные лестницы, макеты парусников под потолком, – нашёлся стол возле окна. Прочный, дубовый, с двумя такими же несокрушимыми скамьями. Семейные люди сели рядом, Костя – напротив и отвёл взгляд, когда Алёна склонилась над меню. В ожидании официанта всё просмотрели, прочитали. Выбрали черноморское ассорти: тушёные креветки, мидии, барабульки в глиняных горшках; к нему овощной салат и чай. Ничего крепче чая. Серёга был за рулём, Алёна, чуть зардевшись и опустив ресницы, шепнула, что неделю назад узнала о будущем малыше, а Костя, хоть и свободный от ограничений, в одиночку праздновать не захотел.
Конец ознакомительного фрагмента.