Хуторянин
Шрифт:
Осторожный стук в дверь громом ударил в уши.
— Гри, открывай быстрее.
Тихий голос подруги прогнал дрему. Тряхнув головой, Гретта соскочила с кровати и подошла к двери:
— Зита?
— Волколак ночной, долго спишь, подруга, тебе еще в с бумагами канцелярию успеть надо пока мужики не проспались и не отоварились на скотном дворе на все подъемные. Ещё и пару стражников не помешает нанять…
Кляня про себя дуру, что о таком болтает в коридоре, Гретта, сдвинув засов, открыла дверь и… от сильного удара под дых влетела вглубь комнаты. Через мгновение толстая палка уже торчала у нее во рту разжимая зубы и Григ, безжалостно придавив сестренку тяжелым коленом к грязному дощатому полу, затягивал у нее на затылке крепкие кожаные вязки закрепленные на концах деревянного кляпа-уздечки. Столь же быстро руки оказались скручены впереди и Григ рывком задрал платье ей на голову.
— Стой, —
Григ зло пнул лежащую женщину и вышел. Когда его и брата шаги затихли, Зита оседлав товарку аккуратно перевязала путы на руках, особым узлом, чтоб кисти не затекали и заставила Гретту подняться.
— Сама пойдешь или прикажешь на веревке тащить? Ты смотри, подруга, тебе ещё за повозками бежать, а дорога-то неблизкая, — Зита запнулась, потом чуть виновато объяснила, — мне одной с этими животными оставаться резона нет. А кто бумаги выкрал и тебе помогал, даже такой идиот как Григ сообразит. Что ж мне тогда, к тебе на хутор бежать?! Вот про заначку твою, я пока промолчала, будешь хорошо себя вести, сохраню её в целости нам на черный день.
61
Переселенческий двор — контора, склады и скотный двор, где переселенцы на подъемные по твердым ценам могли приобрести все необходимое. Все, что выходило за сумму подъемных приобреталось на рынке.
Гретта зло замычала.
— Правильно понимаешь, мне с тобой не по пути. С чего мне собственного-то мужа бросать. Лучше, уж быть хозяйкой самого большого хутора, лучше, чем приживалкой на маленьком. Такого-то идиота взнуздать не велика премудрость…
Гретта вновь замычала и дёрнув руками едва не въехала предательнице по носу. Зита вскочила и с перепугу сильно пнула товарку в бедро. Потом одним рывком задрала широкий рукав платья. На обнажившемся плече тускло блеснул тонкий, но широкий браслет тёмной бронзы. Нелепо вывернув руку женщина выставила его на всеобщее обозрение и торжествующе прошипела:
— Смотри, сука долбанутая! Я теперь Григу не подстилка, жена законная. Второй день уж. Едва затащила дергова телка в обитель Богини. Извелась вся, боялась, что и в правду за тобой ехать придётся. Ну, подружка моя заклятая, теперь-то уж ты за мной на привязи побежишь.
Алекс.21.04.3003 год от Явления Богини. Хутор Овечий. Ночь
Повествование затянулось. Гретта говорила долго. Неестественно спокойным безразличным ровным голосом. Через три часа она так и лежала ко мне спиной, только плечи посунулись и тело словно отяжелело. И руки больше не лежали бессильно на полу, к концу рассказа она намертво вцепилась в моё запястье побелевшими пальцами. Но чуть глуховатый, лишенный эмоций голос завораживал настолько, что я даже не чувствовал боли в расцарапанных руках. В нём не было ни лжи, ни даже малейшей фальши. Женщина не желала оправдываться или хоть как-то приукрасить прожитые годы. Я до звона в ушах вслушивался в её страшную, невозможную жизнь, в мечту о простом счастье в маленьком семейном мирке. История превращения капризной красавицы, дочери небедного гильдейского кузнеца, в «героиню спасшую столицу и государство», маркитантку, шлюху, безжалостную циничную убийцу жгла мозг и леденила душу…
«А ведь ты хищница. Умная, хитрая, безжалостная кровавая бестия с, как там у Саши Бушкова, приличным таким личным кладбищем. Не вспомню точно, зато каламбур-с. Старая карга недостойна такой ученицы. А я то маялся. Трясся, что правду придётся плеткой да ножичком добывать. Наивный.
Как же тебя колбасит-то… Зверя ты во мне почуяла, нового, необычного, зверя. Столь же кровавого как и ты. Достал тебя пьяный бурундук Григ, достал, а деваться некуда. Одна ошибка черти сколько лет назад и клетка захлопнулась. Не поняла ты Зиту, не почувствовала. Глупая городская девочка, шлюшка за еду в придорожном трактире. Ха! Готов заложиться на свой волколачий хвост, наша Зита высокого полета тварь. Легко ты тогда отделалась, всего-то мечта рухнула. Мелочь по сути, растереть и забыть. Старой карге за подобную подлость ты сама вогнала вертел в печень. Уши и пальчики не в счёт, издержки глупой жадности и суровых жизненных обстоятельств. Не стоило Старой карге перед смертью так упираться с захоронкой. Не грабила ты её, равновесие восстанавливала. Не справедливость, но хоть равновесие.
Учуяла, что похожи мы. Звери оба кровавые, крови не жаждем, но лить не боимся и не стесняемся.
Ау! Общечеловеки! Где вы? Имеется заблудшая овца и ее тяжкие прегрешения. Заставьте ее преклонить колени пред такими же агнцами Божьими и пусть она скажет: «Я Гретта, дочь кузнеца. Я воровка, шлюха и убийца.» А потом вы, ум, честь и совесть разумного человечества, расскажете ей и прочим овцам о ценности и неповторимости человеческой жизни, мудрости и терпимости, а под конец ввернете нетленку про слезу ребенка. Заодно и обскажете, почему и та жизнь не ее, и слеза совсем чужого ребенка.
Не хотите? Ах, снизойти не желаете. Ну и дерг с вами, почтеннейшие, под ноги только не лезьте уроды…»
Осторожно высвободил руки. Сам не понял как, но поднимаясь на ноги, устроил обессиленно замолчавшую Гретту на покрытой шкурой лавке. С минуту помедлил в нерешительности прислушиваясь к её хриплому дыханию, потом коротко приказал:
— Жди.
И вышел.
Через полчаса. Там же
Чужак вернулся сжимая в левой руке ворох широких, изрядно потёртых, кожаных ремней. Аккуратно закрыл тяжелую дверь не на щеколду, а на добротный дубовый засов и, бросив объемистую ношу на широкую лавку, вытащил из-за пазухи плоскую медную флягу. Взболтав поднёс к носу, жадно втянул воздух, чуток помедлил и протянул посудину Гретте:
— Залпом. Сколько сможешь, но не меньше, трети, лучше половину.
Женщина приняла её молча. Пока хозяина не было она разделась и теперь ждала сидя на полу перед печью. Когда услышала тяжёлые мягкие шаги лишь повернула голову. За последние дни неопределенность, зыбкие неясные надежды и тоскливый страх перед неизвестностью так измотали Гретту, что серьезное нарушение правил поведения ее уже не пугало. Наказание? Чужак чуял как Гретта и боится, и почти желает ударов рабской плети. Чтоб хоть как-то кончилась рвущая душу пытка неизвестностью, томлением призрачных, невозможных, несбыточных надежд. Плеть лишь рвет и уродует тело, такую боль она давным-давно привыкла переживать без особых усилий и почти без потерь.
Увидев знакомые ремни женщина сразу же успокоилась. Начали таять призраки оставляя грызущую душу пустоту… Ярко начищенный медный ошейник разом перестал царапать и тереть кожу, его гнетущая тяжесть почти исчезла. стала почти привычной. В конце концов, сейчас рабы на хуторе Овечий жили совсем неплохо.
Фляга удивила. Гретта и переспросить бы не побоялась, но… не захотелось. Неосознанно вслед за Алексом встряхнула густую жидкость, зажмурилась в непроизвольном ожидании мерзостного вкуса и быстро сделала несколько больших глотков. Приятный вкус и запах смутно знакомого травяного эликсира заполнил рот. И вино, очень неплохое дорогое вино. Она сама покупала его на Весенней Ярмарке, сама же спрятала до случая в продуктовом погребе. Вот только привкус… Тяжелый горько-солоноватый привкус с неприятным металлическим послевкусием. Столь же смутно знакомый… Голова закружилась, веки налились неодолимой тяжестью. Комната мгновенно уменьшилась в размерах, навалились стены лишая воздуха, она уже задыхалась не в силах пошевелиться, когда они задрожали и начали дробиться и растекаться превращаясь в странное белесое марево. Оно поглотило, закачало и понесло куда-то разом обессилевшее тело… Вдруг где-то далеко возникло смутно знакомое лицо. В следующий же миг приблизившись, превратилось в огромную перекошенную рожу и нависло над ней. Не осталось ничего больше. Странные судороги дёргали и мяли неестественно искажённые черты, словно карнавальную маску из дешёвой бумаги. Губы опасно истончились и из-под них, слегка приподнимая верхнюю, показались острия огромных сахарно-белоснежных клыков. Разверзлась дышащая жаром пасть, огромные челюсти охватили ее голову, змеящийся раздвоенный шершавый язык безжалостно впился в губы, надавил на щеки, ворвался в рот.
Чужак перенёс женщину в следующую комнату и бережно уложил податливое тело на широкую лавку. Осторожно разжал зубы сведённого судорогой рта. Вложил между ними гладко оструганную палку. Плотно затянул на голове кожаные вязки. Гретта бессильно едва ощутимо дёрнулась. Оцепеневшая, заторможенная, она пыталась, но не успевала сопротивляться. Сознание не погасло, но происходящее воспринималось неадекватно, словно преломлялось сквозь какую-то фантасмагорическую призму и отстраненно, словно со стороны, словно это не она сломанной куклой стекла на широкую лавку, почему-то стоящую в центре мойни Широкие кожаные ремни плотно охватили безвольное тело, мягко, но неодолимо распяли его на гладкой поверхности. Зафиксировали лишив возможности двигаться…