Хуже войны
Шрифт:
Официантки переглянулись. Света с укором протянула:
– Молчишь... Второй месяц тремся бок о бок, а все как чужая. Молчком да в одиночку здесь пропадешь.
– Пропадешь, пропадешь, - подхватила Наталья.
– Мы тебе зла не желаем. Наоборот.
– Спасибо, - не поднимая головы, тихо сказала Аннушка.
– Думаешь, ты какая-то особенная?
– продолжала Наталья.
– Что мы, не знаем, зачем бабы сюда едут? Чем их еще заманишь на войну, где, неровен час..., - она торопливо перекрестилась.
– Или мужиками,
– Кто нас с Наташкой на четвертом десятке, дома бы замуж взял? А здесь с голодухи и сухарь слаще пряника, - Света прыснула.
– Глядишь, какой-нибудь и найдется. Вон, Вовка мой уже собирается..- Тьфу, тьфу, тьфу, не передумал бы! Ты, конечно, другое дело. Ты бы парня и дома нашла.
– Значит, денежки нужны, - хитро улыбнулась Наталья, тряхнув рыжей челкой. – На французские духи, итальянские туфли... Дома на это, хоть загнись, не заработаешь. Да что зарплата! Ты, Ань, тут озолотиться можешь, только не зевай. Молодая, красивая... Такой товар в Афгане дорого стоит. Посмотри вон, что Элка-машинистка вытворяет.
– Никому не отказывает, только плати, - вставила Наталья.
– Зимой в Союз летала, в отпуск. Сколько у нее денег на таможне насчитали! Маничев с Элкой таможню проходил. Маничев врать не станет... А знаешь, что Элка ответила таможенникам, когда спросили, откуда столько? «Сами должны знать, каким местом заработала». Зараза нахальная!
Собрав очередную порцию мисок, Наталья с грохотом швырнула их на тележку.
– Конечно, не всякая так сумеет… Уж если идут на это бабы, то через силу. И через злость. Как Элка ненавидит этих мужиков! Она же их лупит и в хвост, и в гриву. Чуть что не по ней - и бьет, и кусает... Вчера вон Венславовичу рожу почистила, весь обляпанный пластырем ходит. А мужики все равно к ней тянутся: красивая...
– Красивая, - с нескрываемой завистью согласилась Света.
– Вытерпит она проклятые два года и баста. Думаете, ей, как всем, не хочется, - семью иметь, детей? Да она с тоски по такой жизни воет. А дотянет свой срок, - забудет наш полк как страшный сон. Приедет домой - баба как баба. Кто там знать будет, как она в Афгане жила?
– Ну, чего молчишь, Ань?
– снова попыталась она втянуть в разговор не проронившую до сих пор ни слова Аннушку.
– Думаешь, будешь молчать - все беды пройдут стороной?
Аннушке захотелось вдруг закрыть глаза, заткнуть уши и убежать куда-нибудь, где никто не захочет под грохот тарелок и ложек ждать ее исповеди.
– Если вы торопитесь, уходите, - стараясь не глядеть в глаза официанткам, предложила она, готовая на все, лишь бы их не было рядом.
– Работы осталось немного, управлюсь сама.
Света с готовностью швырнула собранный уже было пучок ложек на стол.
– Анька, ты золото!
– В другой раз и мы тебя выручим, - стягивая грязный фартук, заверила Света…
...Аннушка осталась одна. Она опустилась на стул, чтобы передохнуть. Ей и в самом деле было некуда спешить: Фоменко не придет раньше полуночи. Но в полночь или чуть позже...
Аннушка прислушалась: за дверью столовой кто-то насвистывал простенькую мелодию. Кажется, марш «Прощание славянки». Дверная ручка медленно поползла вниз...
Официантка вскочила и растерянно уставилась на человека, который вырос на пороге.
– Поужинаешь со мной?
– сказал, наслаждаясь эффектом, который он произвел своим неожиданным появлением, командир полка.
У самого молодого в 40-ой армии полковника были широкие плечи, густые русые волосы, щегольские, аккуратно подстриженные усы, и не было ни малейшего намека на живот.
– Поужинать со мной не желаешь?
– еще раз промурлыкал Тодоров.
Аннушка молчала. Командир растерянно хмыкнул, окинул официантку оценивающим взглядом и подошел к ней почти вплотную.
– А ты даже лучше, чем я думал, - сказал он, измерив ее взглядом.
– Ну, чего испугалась, глупенькая? Я тебя не съем…
Хохотнув, он положил на плечо Аннушки свою руку.
Официантка, дернув плечиком, попыталась ее сбросить, но цепкие пальцы Тодорова уже гладили ее тонкую, нежную шею.
Аннушка прошептала:
– Пустите, пожалуйста…
– Не пущу! – прохрипел Тодоров, возбужденно дыша.
Полковник привлек Аннушку к себе, сжимая официантку в своих объятьях. Его рука скользнула ниже ее талии и начала медленно забираться под юбку…
Аннушка вскрикнула:
– Да пустите же вы!
Собрав последние силы, она вырвалась из рук Тодорова и оттолкнула его.
Тодоров побагровел. Его лицо исказилось от злости.
– Что, целку из себя строишь? Я в своей комнате стол накрыл, а ты… Запомни: если я чего-то хочу, то всегда это получаю, поняла?! Не хочешь со мной при свечах поужинать? Так я тебя прямо здесь трахну!
Расстегивая на ходу брюки, Тодоров начал надвигаться на Аннушку, беспомощно прижавшуюся к столу. Ее глаза торопливо шарили по сторонам…
Взгляд женщины уперся в большой чугунный черпак, который лежал на столе, и Аннушка схватила его. Полковник бросился на нее, но официантка, ловко увернувшись и отпрянув в сторону, со всей силы опустила черпак на его голову.
Охнув, Тодоров рухнул на пол, а Аннушка попятилась к двери…
21.
И был вечер. И близилось застолье.
Встречали полк с войны сегодня. И провожали на войну тоже сегодня.
Посреди стола возвышалась кастрюля с вареной картошкой в мундире, вокруг лежали наскоро ополоснутые под краном пучки зеленого лука; тарелок не было вовсе, зато кружек и ложек с вилками было в достатке.
Хозяева комнаты - Маничев и Чепига - накрывали на стол и дожидались гостей: Рокфеллера с Фомой.