ХВ Дело № 3
Шрифт:
— Можете пока отдохнуть, Стеценко. — сказал Барченко. Егор с облегчением, как мне показалось, выдохнул и отошёл к стене. Я попятился вслед за ним, ожидая окрика: «А вы куда, Давыдов? К вам это не относится!»
Обошлось. А может, начальство смирилось с тем, что на Нину моё присутствие не оказывает благотворного воздействия и не стало цепляться попусту? В самом деле, нечего путаться под ногами — вон, иди, постой в сторонке, а когда понадобишься — тебя позовут…
Что ж, начальству виднее, у него очки и зарплата больше. Яуселся рядом с Егором на дощатой скамейке возле стены, посмотрел, как он извлекает из нагрудного кармана юнгштурмовки смятую папироску и — жест мастера! — прикуривает от вытянутого пальца, ноготь которого по такому случаю оконтурился крошечными
...вот, к примеру, ещё одно применение «сверхспособностей». Уж всяко лучше, чем зомби поджаривать файерболами…
Барченко, тем временем, продолжал. Теперь на «арену» одного за другим загнали двух мертвяков. Я ожидал, что сейчас-то нас позовут, но не тут-то было — в лаборатории хлопнул ещё один выстрел, а значит, заготовки «материала» продолжаются. С двумя зомби Барченко кое-как справлялся (только е спрашивайте меня, как именно) — видимо, теперь пришла пора двигаться дальше, наращивая численность. А иначе никак: Кремль не возьмут штурмом даже самые крутые зомби, если их всего двое.
Из решётчатого коридора показался третий «мертвяк», дошёл до середины арены и встал там, покачиваясь из стороны в сторону. Два других на его появление никак не отреагировали — стояли плечом к плечу в паре шагов от преграды и пялились прямо перед собой мёртвыми бельмами. Меня снова передёрнуло — положительно, к такому привыкнуть невозможно.
Так, неужели четвёртый? На этого предыдущие три отреагировали — стали топтаться на месте, не по-человечески перебирая не сгибающимися в коленях ногами. Постепенно — на это ушло минуты две — все четверо оказались стоящими почти в ровную линию, в трёх шагах от решётки — и смотрели они, что характерно, в нашу с Егором сторону. И они не просто стояли — они раскачивалисьв такт, словно китайские болванчики, и при том издавали невнятные звуки, то ли мычание, то ли приглушённый вой. Я покосился на Егора — сидит, позабыв о дотлевающей в пальцах папироске, и глаз не может отвести от покачивающихся «мертвяков» взгляда.
…да, такое зрелище кого угодно проберёт до печёнок! А Барченко-то молоток, держит всех четверых — куда там покойнику Либенфельсу! Вот что значит наш, советский оккультизм — останавливаться он, похоже, не собирается. Сколько ему всего нужно — десяток, два? Елена ночью говорила, что для переброски «мертвяков» в Москву приготовлены два транспортных «Юнкерса», и я сам имел удовольствие наблюдать, как утром они один за другим разворачивались над «объектом» и заходили на посадку на расчищенную недалеко, возле опушки недалёкого леса полосе, где специально для них стояли сложенные пирамидой бочки с топливом, да болталась по ветру полосатая «колбаса» указателя. Подсчёт получается несложный: «Юнкерс» — машина вместительная, два борта вместят десятка по два контейнеров-«гробиков», всего сорок «багажных мест». Вон они, дожидаются своего часа в углу, сложенные в штабель, и красноармейцы, вооружённым молотками и мотками верёвок наготове — ждут команды вязать зомби и по одному укладывать их во временные пристанища. Здесь же охапки сена — Барченко позаботился, не хочет, чтобы ценный груз побился, когда самолёты начнёт швырять и трясти на воздушных ямах. Зима, погода хоть и лётная — а без болтанки так и так не обойдётся…
Я рассматривал кучу сена, штабель «гробиков», красноармейцев — потолок, следы от дощатых стенок денников на кирпичных стенах — что угодно, лишь бы не видеть инфернальную четвёрку, завывающую по ту сторону решётчатой преграды. И — пропустил момент, когда гулко, оглушительно в замкнутом помещении ударила длинная очередь МG-18.
Как я оказался на полу — не пойму до сих пор. Может, сработал инстинкт самосохранения, а может, Егор, который, в отличие от меня, всё видел, попросту столкнул меня со скамьи, когда падал сам? Тяжёлые пули высекли кирпичное крошево из стены у нас над головами — по-моему, некоторые пробили стену насквозь, — и тут пулемёт захлебнулся. Ленту ли перекосило, затвор ли заклинило, или пулемётчик ещё как-нибудь напортачил с незнакомой системой, а только МG умолк, выпустив одну-единственную, патронов на десять очередь — и вся она пришлась на полметра выше «мертвяков», остервенело трясущих решётку. В ушах у меня звенело от оглушительного рыка германского «вундерваффе», и я не сразу услышал заполошную трескотню «маузеров», скрежет выворачиваемых из бетонного пола решёток и утробный рык зомби.
Сила у «мертвяков», и правда, была нечеловеческой — если бы создания из замка Либенфельса были хоть вполовину слабее, мы все там и остались. Под стать силе была и живучесть — я видел, как ударяли в немёртвые тела пули, а они всё шли и шли на нас с Егором, размахивая выломанными из ограждения прутьями. Вот первый — здоровенный, деревенского вида парень с робой, усеянной кровавыми пятнами с чёрными дырочками посредине, взмахнул своим орудием, как копьём, и… Я едва успел увернуться, когда стальной стержень, пущенный с огромной силой, врезался в стену, осыпав меня острыми осколками кирпича. А Егор уже поднялся на колени — он развёл руки, потом резко свёл их и выбросил ладонями вперёд навстречу подступающему кошмару. С растопыренных пальцев сорвалось облако пламени и охватило сразу двух зомби, но они всё шли и шли — осталось семь метров, пять, три…
Я дотянулся до «Браунинга» в самый последний момент, и нажал на спуск, когда скрюченные пальцы первого зомби уже тянулись к моему лицу. Три пули ударили прямо в оскаленный рот, в бельмастые зенки, в измазанный кровью лоб — и сработали как надо, разнеся голову на куски. Я перекатился в сторону и вскинул пистолет, ловя стволом следующего — и тут снова взревел МG, и грудь «мертвяка» словно взорвалась, обдав нас с Егором фонтаном горячей крови. Что-то раскалённое обожгло мне щёку; тяжёлые пули, предназначенные дырявить броню британских «ромбов» и французских «Рено», выли над головой, «маузеры» чекистов тоже добавляли оживления в происходящее — а потому я с воплем «ложись!» схватил Егора за рукав и дёрнул, опрокидывая вместе с собой обратно, на цементный, залитый кровью пол.
— …Барченко потерял контроль над «мертвяками» после того, как поднял пятого. Он успел только слезть с лабораторного стола, как издал дикий вой, развернулся, кинулся на ближайшего лаборанта, и вцепился ему в горло.
Елена взрезала рукав юнгштурмовки, и умело обрабатывала рану. Когда она плеснула на пострадавшее плечо прозрачной жидкостью из пузырька, я дёрнулся и зашипел от боли — в пузырьке, судя по жжению, был медицинский спирт.
— Никто в лаборатории не успел даже пальцем пошевелить, ни лаборанты, ни охранники… — продолжала она, не замечая моих страданий. — С предыдущими-то четырьмя экземплярами всё прошло удачно, и люди слегка расслабились, вот и не успели среагировать. В общем, когда один из чекистов опомнился, подхватил со стены пожарный топор и размозжил «мертвяку» голову, тот уже успел вырвать несчастному лаборанту кадык. Те четыре твари, что были в загоне, к тому времени выломали решётку, и их расстреливали из всех стволов. Что же до Александра Васильевича — то он свалился в тот самый момент, как потерял контроль над «мертвяками». Только-только пришёл в себя, сейчас его в лаборатории отпаивают…
Она затянула бинт на моём плече и поднесла пахнущую спиртом ватку к моей щеке. Я непроизвольно дёрнулся.
— Основательно распахало… — она нахмурилась. — Может, и зашивать придётся — будешь шрамом щеголять…
— Ага, подаяние на вокзалах клянчить. — буркнул я. — «Подайте пострадавшему в боях с силами ада!» Кстати, оставь глоток на предмет снятия стресса — а то ведь переведёшь всё на примочки…
Она с сомнением посмотрела на меня, потом на опустевший наполовину сосуд.
— Давай-давай, нечего из себя тут строить… — я отобрал пузырёк, присосался к узкому горлышку, и закашлялся, когда девяностошестиградусный алкоголь обжёг горло и пищевод.
— На вот, запей. — она протянула мне жестяную кружку с водой. — И вставай, надо тебя в порядок привести. А то, и правда, словно из преисподней выбрался — изодранный, исцарапанный, в крови с головы до пят. Не приведи бог, приснится такой ночью…
— Поче … кхе-кхе… почему это «будто»? — прокашлял я. Всё же шестнадцатилетний организм не привычен к таким дозам чистого, неразбавленного продукта. — Из самой преисподней и есть. А что тут, по твоему творилось?
— Понятия не имею. — она пожала плечами. — Знаю только, что теперь долго отписываться за всё это придётся. Пятеро погибших, — один гоппиусовский лаборант и четверо чекистов, а это не шутки…