ХВ. Дело № 2
Шрифт:
— Это ещё почему?
— Эти двое, видишь ли, явились сюда за мной… и за ними. — Марио мотнул подбородком в мою сторону. — И теперь у тех, кто их прислал — а это, дружище, весьма опасные люди, — возникнут ко мне оч-чень неприятные вопросы.
[1] (итал.) буквально — «сын шлюхи»
ХI — 2
— Погодите, синьоры… — я решительно отодвинул пилота в сторону. — Марио, вы действительно считаете, они пришли за нами? Но почему, зачем?
— А мне почём знать? Этот документ —
–
— Да кто не поверит-то?
— А то вы не знаете, синьор Алексис… — невесело усмехнулся он.- Сдаётся, у нас с вами один и тот же наниматель.
— Слушай, Джотто… — снова заговорил Риенцо. — Может, тебе не плюнуть на всё это, и не отправиться со мной? А что? Доберёмся до Америки, золота, побрякушек у нас полно, обоим хватит, ещё и внукам нашим останется!
— А этих троих я куда оставлю? Девчонка ещё раненая, того гляди Богу душу отдаст... — он решительно помотал головой. — Нет уж, Джотто Мелацци в чём только не обвиняли за его бурную жизнь — случалось и в предательстве, но только Мадонна свидетельница, он никого никогда не предавал. А раз так — не стоит и начинать.
— Примерно в часе лёту, к западу Боденское озеро. — сказал пилот. — На берегу озера город Фридрихсхафен, там и больница отыщется. Сядем где-нибудь, высадим твоих друзей — может, успеют доставить синьорину к врачу, пока она не окочурилась?
— Хм-м-м… — я мысленно поскрёб затылок. — Мысль, конечно, толковая, но как мы объясним наше появление добропорядочным горожанам? Во Франции, Испании — я ещё могу понять, но здесь, в Германии, сплошной орднунг. Да нас первый же шуцман[1]…
— Германский порядок — это всё в прошлом, синьор Алексис.
Марио усмехнулся, и пилот закивал в знак того, что полностью согласен с земляком.
— С тех пор, как этой осенью помер старик Штрезерман, у них тут сплошной бардак, хуже, чем у нас, в Италии в двадцаом, перед тем как дуче пришёл к власти. Обвал экономики, репарации, безработица, что ни день — митинги и демонстрации, а то и чего похлеще. А тут ещё к власти рвутся правые из «Стального Шлема» и Гитлер со своими национал-социалистами. Не-ет, синьор Алексис, немцам сейчас не до вас… и не до нас, надеюсь, тоже. Кстати, как у вас с наличными?
Я прикинул остаток нашей кассы, хранившейся у Марка.
— Осталось немного, но всё больше фунты и итальянские лиры. Немецкой валюты нет вовсе.
— Тогда возьмите золотые монеты, хотя бы пару дюжин! — предложил Риенцо. Пилот явно был рад случаю хоть немного загладить свою оплошность со стрельбой. — На крайний случай сойдёт, должны же в Германии найтись евреи, способные поменять золото на полновесные рейхсмарки? Вы, главное, ничего не бойтесь: немного наглости, побольше уверенности в себе, ну и деньги, конечно — и всё будет окей, как говорят американцы.
Я повернулся к Марио. Или, как его на самом деле — Джотто Мелацци? Надо будет запомнить…
— А вы как же?
Итальянец улыбнулся — как мне показалось, несколько неловко.
— Пожалуй, приму предложение Джино. Довольно я поработал для дела мировой пролетарской революции, пора и о себе подумать. Одна только просьба, синьор Алексис…
Я молча ждал.
— Кхм… просьба, значит. Совсем небольшая, но для меня это важно. Когда будете в Москве — объясните там, что я не предавал и никого не убивал. У этих людей, сами знаете, руки длинные, такие и в Америке запросто достанут. А меня что-то не привлекает перспектива прятаться всю оставшуюся жизнь.
— К тому же… — он сделал паузу, а когда заговорил снова, голос его звучал неуверенно. — Знаете, я много чего насмотрелся в прошлую войну, и если на этот раз в старушке Европе в ход пойдут пакости вроде тех, что мы с вами видели там — он махнул рукой в сторону замка, — то, поверьте старому вояке: Верден, Галлиполи и иприт покажутся цветочками. Нет уж, я лучше за океаном пересижу, довольно с меня всяких ужасов!..
«Савойя» затарахтела обоими моторами, развернулась. Движки оглушительно взревели, летающая лодка резво побежала по водной глади, волоча за собой две разбегающиеся пенные полосы. Вот она встала на редан, оторвалась от поверхности — и пропала в облаках, сползающих с возвышающегося на юге горного хребта. Мы с Марком проводили самолёт взглядами.
— Как она?
Я взял Татьяну за запястье, закатал рукав — и только с третьего раза ощутил подушечкой большого пальца едва слабое биение пульса. Склонился ухом к губам — дыхание есть, хотя и едва уловимое.
— Жива… пока. Если поторопимся — глядишь, и обойдётся.
Полчаса назад, на подлёте к Боденскому озеру, мы на несколько минут ослабили жгут, и это стоило нашей спутнице половины стакана потерянной крови. Марк ей в рот влил сквозь стиснутые зубы остатки коньяка, и теперь Татьяна забылась беспокойным сном, грозящим в любую минуту перейти в забытьё.
— Я заметил сверху деревушку вон за тем мыском. — показал рукой Марк. — Может, получится нанять там повозку? До города тут километра два, быстро доедем…
Я кивнул и взялся за ручки носилок.
…Что ж, путешествие продолжается?..
Тинг-танг…
Шипение зубчатых колёс под полированной ореховой крышкой мозеровских кабинетных «ходиков». И снова:
Тинг-танг…
Тинг-танг…
Три часа ночи. Яша сел на кровати. Бок ныл, и это продолжалось уже несколько часов. Последний — крайний, как здесь почему-то любят говорить — флэшбэк дался ему особенно тяжело. Впервые со дня «переноса» схватило сердце — да так что Яша едва добрался до кухни, где в настенном шкафчике хранилась аптечка. Теперь, наверное, придется держать её в спальне — хотя бы сердечные средства, а то ведь в другой раз можно и не успеть…