ХВ. Дело № 2
Шрифт:
— Ерунда, Танечка! — жизнерадостно отозвался Марк. Небольшая дырочка, сквозная. Сейчас перевяжем тебя и отнесём к самолёту…
Он говорил, а руки тем временем помогали мне пропустить под мышкой девушки ремень, вдеть в пряжку, затянуть узел, закрутить при помощи найденной тут же столовой ложки. Татьяна дёрнулась, болезненно охнула.
— Всё-всё, уже готово — успокоительно пробормотал Марк. Он зафиксировал ложку и повернулся ко мне.
— Слушай, Лёх, я ощупал стрелу с той стороны. Он широкий, не меньше трёх сантиметров, кончики загнуты назад, на манер крючков. Здесь мы его не вытащим. Был бы черенок стрелы деревянный — можно было бы обломить и как-то попробовать, но он, гад, железный…
— Арбалетный болт, чего ж ты хотел? Они и должны быть цельнокованые... наверное. — ответил я, нащупывая наконечник. Он вышел из спины над самой лопаткой примерно на три сантиметра; из раны продолжала идти кровь, но уже гораздо слабее. Ну, хоть на этом спасибо…
— Этот Либенфельс, ни дна ему, ни покрышки, был склонен к театральщине — как, впрочем, и вся подобная публика. Решил, понимаешь, устроить ловушку в средневековом стиле — насторожил в нише, где хранилась книга, взведённый арбалет. Татьяне ещё повезло, что она такая маленькая. Будь на её месте ты или Марио — получили бы стрелу точно в сердце.
— Это я-то маленькая? — возмутилась девушка. — ну погоди, я тебе ещё это припо… ох!..
— Сказано же: лежи и молчи! — я разозлился: нашла время выяснять отношения! — Сейчас мы тебя отнесём к лодке. Марио, чего встал столбом? Тащи сюда носилки — да-да, те, что возле трупа, других здесь нет!
— Душно… — пожаловалась Татьяна. — Скорее бы на воздух, совсем дышать нечем…
— Подержи! — Марк послушно подхватил её голову, а я метнулся к узкому, в виде бойницы окошку. Возиться со шпингалетом времени не было, и я высадил витражное стекло рукояткой «браунинга». Холодный ночной воздух хлынул в зал, и я невольно поискал взглядом бухточку, где мы оставили гидроплан. Ничего, хоть глаз выколи… хорошие ночи зимой в баварских Альпах, тёмные…
От верхушки донжона до противоположного берега по прямой было не больше километра. Звуки над водой разносятся далеко, особенно в ночную пору — а потому я ясно расслышал автоматное «Так-так-так!» Потом пауза и снова: «так-так-так-так!»
Риенцо, его «беретта»! Я метнулся прочь от окна.
— Марк, живо, взялись, кладём её на носилки! Марио, иди первым, оружие к бою!
— Что слу… — начал, было, Марк, но я бесцеремонно его оборвал.
— Доберёмся до лодки, сядем — всё объясню. А сейчас ноги в руки парни, шнелль, престо, престо[1]!
Итальянец пинком распахнул дверь, ведущую на лестницу, и первым скатился по ступеням вверх. Я подхватил ручки носилок и направился вслед за ним. Позади скулил в смертной тоске забытый всеми фамилар.
[1] (итал.) очень быстрый музыкальный темп.
ХI — 1
…Они появились с полчаса назад. Подгребли тих, на лодке — я потом поглядел, вёсла нарочно тряпками обмотаны, чтобы не плескали. Вот скажи, Джотто, добрые люди, когда собираются в гости, или там поговорить, так делают?
— Добрые люди посреди ночи в гости не ходят. — покачал головой Марио. Похоже он, единственный из всех, сохранял посреди этого бардака хотя бы подобие спокойствия и здравого смысла. — Стрелять-то зачем? Окрикнул бы их ещё на воде, расспросил…
— Так я как рассудил? — принялся объяснять Риенцо. — На полицейских они не похожи. Ежели это немецкие mafioso, и собираются захватить «Савойю» для каких-нибудь своих тёмных делишек — то пока эти двое меня отвлекают, их подельники вполне могут забраться на крыло с берега и сунуть мне нож под рёбра! Не-ет, думаю, Джино Риенцо так просто не проведёшь: дождусь, пока эти влезут, скомандую «Руки в гору» — тогда и поговорим!
— Ну и как, скомандовал!
— А то! Только они сразу за стволы схватились, вот и пришлось стрелять. Не ждать же, пока они продырявят меня или, спаси убереги Санта Лючия Сиракузская от такой беды, нашу пташку?
— А других, значит, не было? — осведомился Марио. Он опустился на корточки, по очереди вывернул у убитых карманы. Не обнаружив там ничего интересного, стащил с одного пиджак и принялся тщательно ощупывать швы. Пилот удивлённо наблюдал за его манипуляциями.
— Нет, других не было. Я выждал пяток минут, спустился на берег и пошарил шагов на двести в округе. Никого и ничего. Похоже, даже стрельбы никто не услышал — места глухие, дикие…
Я разбирал сказанное с пятого на десятое — говорили оба по-итальянски, но с ейчас меня больше занимало, что мы будем делать дальше. Марк возился в салоне-поплавке, пристраивая раненую Татьяну на раздвижной парусиновой койке. Кровотечение из раны почти прекратилось, но долго это продолжаться не могло. Если в самом скором времени не снять жгут и не сделать операцию — настоящую, в больнице с профессиональным хирургом и анестезией — дело неизбежно закончится очень и очень скверно. А где её взять, больницу, имея на руках самолёт с тонной краденых сокровищ и два неопознанных трупа? — это не считая той бойни, которую мы учинили в замке? По-хорошему, надо заводить двигатели и лететь отсюда, куда глаза глядят — но оставшиеся Татьяне минуты утекают, словно песчинки из колбы песочных часов, а я так до сих пор ничего не придумал…
Места тут глухие, это ты верно заметил. — пробурчал Марио, продолжая манипуляции с пиджаком убитого.– Ага, кажется, что-то есть! Джино, дай нож, я свой сломал…
Риенцо протянул нож — по виду точную копию «Подлинного Эдуара».
— Синьор Алексис, подсветите…
Я направил луч фонарика на его руки. Марио благодарно кивнул и поддел кончиком ножа шов, распорол, засунул в прореху пальцы — и извлёк оттуда кусочек очень тонкого белого шёлка. Я пододвинул фонарь поближе, стараясь рассмотреть находку.
— Фильо ди путана![1] — итальянец скомкал записку. От его былого спокойствия не осталось и следа.
— В чём дело? — немедленно среагировал пилот. — Палец порезал?
— Всё шутишь? — Марио сплюнул в воду и поднялся во весь рост. — Считай, дошутился…
— В чем дело-то? — вид у пилота был раздосадованный. — Объясни уже, хватит говорить загадками!
— Никаких загадок. — Марио сложил нож и протянул его законному владельцу. — Было бы куда проще, Джино, если бы ты и меня положил рядом с ними. Или прямо сейчас горло перережь — массу людей от хлопот избавишь.