Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
— Как же, конечно, пью, — ответил тот.
Янушу трудно было поверить, что перед ним офицер.
Сабина налила в стакан немного самогону.
— Ему нельзя пить, — сказала она Янушу.
— Ему многого нельзя делать.
Юноша сел на свободный стул.
— Очень рад, что встретился с вами, — произнес он по-русски, — тем более что вы, кажется, владеете нашим языком.
— Я кончил гимназию в Житомире, — пояснил Януш.
— Я там никогда не бывал, — сказал Коля. — Я сибиряк.
— И куда только война не забросит, —
Она снова заговорила «по-деревенски». Неужели она таилась и от Коли?
Молодой офицер уселся против Януша, на том самом месте, где прежде сидела Сабина. Он начал оживленно и сбивчиво рассказывать о своих родных сибирских краях. Коля был заметно взволнован встречей с незнакомым человеком. Судя по тому, как он держался, ему не часто приходилось видеть людей.
Януш не очень-то прислушивался к его довольно пространному рассказу. Зато весьма внимательно разглядывал говорившего. Был он худощав, но крепкого сложения, лицо вытянутое, с неправильными чертами, а глаза огромные и густой голубизны. Теперь они блестели от необычайного возбуждения, и блеск их делался все ярче по мере того, как Коля продолжал свой рассказ и опустошал стакан.
И хотя во внешности его не было ничего примечательного, от него веяло чем-то экзотическим, необычным, чем-то свежим. Взгляд его был чист и тверд. Он ничем не напоминал загнанного зверя. Никто бы не мог даже предположить, что это так называемый «беглый». «Вот оно то новое, что грядет, — подумал Януш, — вот он победитель».
— Вы были под Сталинградом? — спросил он, прерывая рассказ.
— Нет, — ответил несколько удивленно Коля.
Он замолчал. Ему стало ясно, что его история безразлична Янушу.
— Собственно, вот в чем суть, — вступила в разговор Сабина. — Не знает он, как быть дальше.
— А что ему делать? Пусть сидит!
— Говорит, что не может!
Януш пожал плечами. Он не понимал, чего от него хотят. Зачем она показала ему Колю? Сабина присела на табурет у стола.
— Видите ли, — сказала она по-польски, — он попросту хочет спросить вас, стоит ли ему присоединяться к тем партизанам, у которых вы были.
Януш широко открыл глаза.
— Он хочет идти к партизанам?
Сабина потеряла терпение:
— Ведь это же понятно. Он хочет связаться с какой-то организацией.
Януш развел руками.
— А что же я могу ему сказать? Пусть идет…
Сабина испытующе посмотрела на Януша.
— Вы так считаете?
— Конечно. Они должны принять его как брата.
Коля перевел взгляд с Сабины на Януша. Он, разумеется, понимал, о чем они говорят.
Януш вдруг почувствовал, что не может решать за другого. Он сказал об этом Сабине. Но его слова вызвали у нее явное раздражение.
— Я его не пущу, — сказала она.
— Что вы выдумываете? — возразил Януш. — Конечно, пусть идет.
Эти слова Коля понял превосходно. Он вскочил со стула и внезапно бросился Янушу на шею. Обнял его крепко, по-детски.
— Мне ведь только это и нужно было, — сказал Коля, когда выпустил наконец Януша из объятий.
III
После того как Ядвига и Геленка увидели уходящего из Коморова Януша, который показался им каким-то странным, они молча вернулись в дом.
Некоторое время они еще постояли в проломе стены, глядя, как он обходит стороной усадьбу, пересекает шоссе и направляется к лесу. И та и другая догадывались, что это значит, тем более что видели приходивших баб, но обе промолчали.
Ядвига занялась хозяйственными делами. Геленка уселась внизу и стала читать «Лорда Джима» [25] . Так прошло время до обеда. За окнами стояли пожелтевшие деревья и виднелось сапфировое небо. Но Геленку тревожило это спокойствие, царившее в природе. Строки романа прыгали у нее перед глазами, и порой она ловила себя на том, что не понимает прочитанного.
25
Роман английского писателя Джозефа Конрада (1857–1924).
Обедать сели около часа. Геленку не могло не удивить, что Ядвига была с ней подчеркнуто любезна, уговаривала есть, пододвигала кушанья. Но у нее сегодня почему-то не было аппетита. Великолепные блюда из выращенных паном Фибихом овощей и приготовленные Ядвигой по французским рецептам, уносились со стола почти нетронутыми. Ядвига тоже едва прикасалась к еде. Они ни словом не обмолвились о Януше и его странной прогулке, хотя видно было, что обе только об этом и думали.
После обеда Геленка пошла к себе наверх.
Она легла на диван, все еще держа книгу в руке, но не читала. Ветви высоких яблонь поднимались до самого окна. От желтых листьев в комнате было как бы светлее, солнечней. Но Геленка лежала встревоженная и хмурая. Ей не нравилась эта прогулка Януша не потому, что она боялась за него — сердце у нее было закаленное, — но она опасалась, как бы их из-за этого не «засекли». Малейшая оплошность Януша могла навести врага на след многих людей и прежде всего приманить гестаповцев сюда, именно в эту комнатку, где сидит она, Геленка. А это не могло кончиться добром ни для нее, ни для ее товарищей.
Бесстрастное лицо ее окаменело от напряженного раздумья. После смерти Бронека она ничего не принимала близко к сердцу. Скорее руководствовалась холодным рассудком. Но теперь и это не спасало.
«Ну, ничего не попишешь», — сказала она себе. Геленка открыла печную дверцу и на всякий случай принялась жечь свои бумаги. За этим занятием и застала ее Ядвига.
Ядвига никогда не поднималась к ней, поэтому Геленке и в голову не приходило, что та может войти. Она даже дверь оставила незапертой.