Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— Что вы, княгиня, — Спыхала начинал злиться, — ведь вы, наверно, знаете, что я не порвал со своей семьей. Как раз недавно я занялся делами моего отца…
— Знаю, конечно, знаю… — Было заметно, что княгине стоит усилий продолжать этот разговор. — Вы купили отцу небольшое хозяйство под Жешовом, и я даже знаю, кто вам… дал для этого денег в долг.
Спыхала засопел и снова опустил голову. Сердце у него стучало, как молот.
— Так вот, — размеренно и безжалостно продолжала старуха. — Как раз это я и называю изменением стиля жизни. Будущее, бесспорно, принадлежит вам, но вы должны оставаться самим собою. Разыгрывать из себя то, чем вы в действительности не являетесь, очень опасно. А именно это я наблюдаю вокруг.
— Но я не такой, как все, — прошептал Спыхала, совершенно уничтоженный этим разговором.
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было так, — вежливо сказала княгиня, — хотя бы ради моего внука, на которого вы, бесспорно, будете иметь большое влияние. А мне очень хочется, чтобы он просто жил на свете, а не играл в нем какую-то роль. Вы, наверно, посмеетесь над старой эгоисткой, если я признаюсь вам, что очень люблю его.
— Я тоже, — чуть слышно процедил Казимеж.
Княгиня притворилась, что не расслышала этого признания.
— И поймите, — продолжала она, легко ударив его цветком по руке, — я считаю ваш стиль жизни недостойным. Но если бы вы… совершили ложный шаг, женившись, то это я бы считала уже просто предательством.
Спыхала растерянно посмотрел ей в глаза.
— Предательством?
— Да, предательством. И вам пришлось бы крепко пожалеть об этом шаге. Простите, кажется, идет Мария.
— Так как же быть, княгиня? — совсем по-простецки спросил Казимеж.
— Все должно оставаться как есть. Для вашего и для ее благополучия. Ну… и ради моего Алека.
— Очень трудное положение, — признался Спыхала.
— Да, конечно, — подтвердила княгиня, — я это понимаю. Вы совершили ошибку, бросив свою невесту.
Спыхала опять поднял глаза на княгиню Анну.
— Мне рассказывала старуха Ройская, — улыбнулась она, — мы с ней часто говорили о вас. Она очень хорошо к вам относится.
Вошла Мария, стройная, в темном костюме, в шляпе с вуалеткой и букетиком фиалок. Княгиня поднялась.
— Good afternoon [35] , — обратилась она к невестке. — Я, как могла, развлекала пана Спыхалу. Думаю, что our friend [36] не скучал. — Она вставила гвоздику обратно в вазу. — Какие чудесные цветы! — продолжала княгиня, глядя на Марию и Казимежа, безмолвно застывших посредине комнаты. — Однако, `a bient^ot [37] , приходите ко мне на чай… — И, опираясь на палку из слоновой кости, вышла.
35
Добрый день (англ.).
36
Наш друг (англ.).
37
До скорого свидания (франц.).
Спыхала тяжело вздохнул.
Мария быстро шагнула к нему и положила руки ему на плечи.
— Кази, — спросила она, — что произошло? Почему у тебя такое глупое выражение лица?
Но Казимеж ничего не ответил. Он снял со своих плеч ее руки в серых перчатках и в полном молчании поцеловал сначала одну, потом другую.
VI
В особняке на Брацкой парадные комнаты находились внизу, на втором этаже помещались спальни обеих княгинь и Алека, а третий этаж был рассечен надвое длинным коридором, в который выходили небольшие спальные комнаты. Из коридора можно было пройти в кухню и на черную лестницу. В одной из этих маленьких комнат, угловой, жил Януш. Генрик Антоневский, пребывавший на излечении в Уяздовском госпитале в Варшаве, вечерами частенько захаживал к нему. Он был ранен в руку, но рана уже зажила, и вскоре ему предстояло вернуться на фронт. Проходил он обычно через кухню, потому что не терпел «холуев», как он выражался, открывавших парадную дверь. На кухне он был уже со многими знаком, а панна Текла всегда сердечно его приветствовала:
— Дома, дома Януш. Проходите к нему, пожалуйста, уж больно он одинок.
При этом она тяжело вздыхала. Генрик дружески приветствовал всех, кто был на кухне, и по коридору проходил в комнату Януша. Болтали они обычно допоздна. Около десяти Генрик вскакивал.
— Боже мой, у меня увольнительная только до десяти!.. — восклицал он и начинал прощаться, но это отнюдь не означало, что беседа окончена. Януш нередко провожал его через площадь Трех Крестов и по Вейской улице до госпиталя.
В один из вечеров Генрик застал Януша за работой: он жег какие-то бумаги и наводил порядок в своем письменном столе. В маленькой комнате было необычайно жарко. Июльский вечер не приносил прохлады.
— Ну вот, — сказал Генрик, — сегодня я выписался из госпиталя и получил отпуск на неделю.
— Отпуск? Сейчас? Но ведь всякие отпуска, насколько мне известно, отменены.
— А мне повезло, — сказал Генрик, — и притом ведь под лежачий камень вода не течет… Нет, нет, — возразил он, поймав на себе укоризненный взгляд Януша, — отпуск у меня совершенно законный. Только, признаться, я его выпросил.
Януш, сидевший у стола, повернулся к нему лицом. Закатные лучи летнего солнца ярко сверкали на оконных стеклах.
— И как же ты намерен провести этот отпуск?
— Знаешь что? Поедем в Закопане…
Януш воздел руки к небу:
— Дружище! О чем ты думаешь? Как раз завтра я собираюсь записаться в армию.
— Запишешься неделькой позже.
— А не будет ли это слишком поздно?
— Через неделю? Конечно, нет.
Он уселся напротив Януша и просительно поглядел на него.
— Ну, пожалуйста, Януш. Без тебя я не поеду!
— Так уж хочется тебе в Закопане?
— Очень хочется. Я давно там не был. Сейчас в Закопане пусто. Да и пробудем мы там не больше четырех дней.
— Тогда вот что, — уступил Януш, — возьмем с собой Эдгара!
— Нет, нет, ни за что! Я хочу походить по горам.
— Но я никогда не ходил.
— Тем лучше. Я научу тебя, обязательно. Едем. Поезд уходит в одиннадцать.
— Сегодня?
— Ну да. Мне и ночевать-то негде.
— Ты мог бы переночевать у меня.
— Нет, нет, жалко терять время. Сунь в чемодан что под руку попадет, и поехали.
— Но у меня даже денег нет. Всего каких-нибудь пятьсот марок в кармане.
— Этого, пожалуй, хватит. Впрочем, у меня ведь тоже есть кое-что. Ну, Януш?
— Ладно. До чего же ты умеешь уговаривать.
— Когда-то я уговорил тебя отправиться под Канев. Жалеешь?
— Жалею, как вспомню, что Юзек…
— Да, это верно. — Генрик нахмурился, но ненадолго.
— Нужно предупредить сестру. Я сейчас вернусь, — сказал Януш и вышел.
В коридоре и на лестнице было уже темно. Он на ощупь спустился на второй этаж и без стука открыл дверь в маленькую гостиную сестры. Комната освещалась одним большим торшером. Под лампой в глубоком кресле сидела Мария, а перед ней склонился какой-то мужчина, прижавшись головой к ее коленям. Его смоляные волосы были так взлохмачены и так длинны, что Януш в первое мгновение не узнал Спыхалу. Януша не заметили, и он в нерешительности застыл на месте.