Хватайся! Рискуй. Играй. Умри
Шрифт:
Кто посмотрит в глаза пожилым,
Чьи дети уже не живы?
А ведь меня, по сути, некому хоронить. Родителям дела нет до меня. Отец спился. Мать в тюрьме. Наверное, так даже лучше.
Анна замолкает, слышу родной лирический тенор Юры:
— Каждого ждет этот суд,
Каждое тело еще понесут.
Не каждый способен от смерти уйти,
Не каждый успеет сказать им «прости».
Зря
Юру тоже некому было хоронить. Точнее, было кому, но я не позволил. Когда он умер, никто не заострил на этом внимания. Даже отец-пропойца. Даже Михаил Леонидович, приютивший моего друга.
Его кремировали.
Я хочу, чтобы меня сожгли.
Это лучше, чем опускаться в гробу под звуки траура туда, откуда тебя уже никто не достанет.
Нет.
Тут я вру.
Средства массовой информации достанут тебя из-под земли. Так было с Юрой. Заголовки в печатных изданиях гласили: «Виртуозный гитарист покончил с собой из-за несчастной любви», «Музыкант не справился с гибелью возлюбленной и отправился за ней вслед», «Бойфренд Юрия Духова потребовал кремировать тело», «Юрий Духов страдал от наркотической зависимости», «Участник группы Bish-B будет учить игре на гитаре Курта Кобейна», «В свои 21 ушел из жизни бойфренд Максима Волкова». Идиоты. Ему было двадцать. До двадцати одного года он не дожил каких-то пятнадцать дней. И я не был его парнем. Неужели так сложно писать правду?
Я подхожу к пешеходному переходу, жду зеленый.
ПСМИ. Продажные средства массовой информации. Журналисты готовы на что угодно, лишь бы хорошо платили. Пусть и на заочном отделении, но я учусь на журналиста. Я сам журналист. Я знаю, что мы такое. А самое страшное — знаю, что нам верят. Люди верят в ту придуманную чушь, распространяемую по всем каналам.
Перехожу дорогу н оказываюсь в районе многоэтажных домов.
Телевидение. Самая страшная зараза, самая властная голова зомбирующего дракона. В основном через телевидение людям всех стран внушают мысли и идеи те, кто выше обычных граждан. Им это выгодно. Они пропагандируют свое мировоззрение, свою идеологию, считая ее единственно верной. Они настраивают тебя против других. Они говорят, что хорошо, а что нет. Кем ты должен быть. Как обязан одеваться. Должен. Обязан. Надо. Твой мозг впитывает получаемую информацию как губка. И вот ты уже зомби.
Ты обязан быть православным. Бог есть, и это хорошо.
Ты не должен быть атеистом. Это плохо.
И плевать, что Конституция позволяет быть и тем и другим по своей воле.
У тебя нет воли. Она лишь иллюзия.
Чувствую запах табачного дыма. Мужчина средних лет, прикрывая сигарету мокрым журналом, перегоняет мои быстрые ноги. Как же курящие люди противны. Я понимаю, что у каждого есть право решать, курить ему или нет. Но понимают ли курящие, что не они решили, кто будет тратить деньги на смертельный яд?
Сухость во рту. Тяжело дышать. Ускоряю шаг. Хочу быстрее оказаться дома.
Ты должен быть гомофобом. Это хорошо.
Ты не должен быть гомосексуалом. Это противно природе.
И плевать, что природа так не считает.
Мне очень, правда, очень жаль, что не могу повлиять на сознание людей. Зомбированная нация. Вот мы кто.
Мокрые ботинки перепрыгивают лужу. Я иду через дворы. Дождь стекает с волос под куртку. Чувствую сырость.
Меня в течение всей жизни окружали и продолжают окружать бисексуалы. Юра был бисексуалом. Влад бисексуал. Кристи тоже. Лилия. Игорь. Денис. Дима. Хотя нет, он гей. И Денис. Катя 3.5 бисексуалка. 3.5 — размер груди моей бывшей лучшей подруги Екатерины Манчкиной. Бывшей, но еще живой.
В нетрадиционной сексуальной ориентации нет ничего плохого. Чак Паланик гей. Но его «Бойцовский клуб» не только читают, но даже изучают на курсах литературы. Йэн МакКэллен, игравший во «Властелине Колец» Гэндальфа, рокерша Мелисса Этеридж, телеведущая Эллен Дедженерес, вокалист Judas Priest Роб Хэлфорд — гомосексуальны. Актрисы Меган Фокс, Дрю Бэрримор и Анджелина Джоли, рокеры Дэвид Боуи, Брайан Молко и Элтон Джон — бисексуальны. Элтон Джон, может, даже гей. Всего лишь ориентация.
От длительного нахождения под проливным дождем начинаю мерзнуть. Пытаюсь вспомнить российских звезд ЛГБТ. То ли у нас в стране их нет, то ли шифруются, но на ум, кроме самых очевидных личностей, никто не приходит.
Мать прикрыла дверь. Мы находились в гостях у незнакомого дяди. Он лежал на диване полностью раздетым. Мать щеголяла в черных трусиках, лифчик на ней отсутствовал. Пахло грязными носками.
Папа должен вернуться только завтра.
Дядя приподнялся, откинулся на спинку дивана. Мать присела перед ним, обхватила губами эрегированный член.
Я почувствовал на себе любопытный взгляд.
— А малому не рано на такое смотреть?
Мать решила не отвечать. Она продолжала делать то, что у нее, по мнению многих дядей, безупречно получалось.
— Мальчик, тебе сколько лет?
Я неуверенно и очень тихо ответил. Пять.
Он еще долго смотрел на меня. Молчал. Я желал провалиться под грязный, трухлявый пол, лишь бы не испытывать на себе чей-то взгляд. Наконец он произнес:
— Максим, верно? Хочешь попробовать?
Я не сразу догадался о чем он. Мать разжала губы, отстранилась от пениса, взглянула на меня.
— Сыночек, иди сюда, попробуй, я тебя научу.
Ее лицо не выдавало гневных эмоций. Уголки губ тянулись вверх, к ушам. Она в хорошем настроении. Она не отругает меня, если откажусь.
— Нет, спасибо. Не хочется.
Я, с трудом открыв дверь, вышел из комнаты.