Хватайся! Рискуй. Играй. Умри
Шрифт:
Десять утра, но Влад так и не вылезает из кровати. У него после Нового года вновь депрессняк. Или его вторая личность проснулась. Уже не знаю, что думать. Он много спит, уплетает мороженое за бесконечными пересмотрами сериала «Друзья».
Он не едет со мной в Елабугу. Даже возможность увидеть Лилию и поближе познакомиться с ней Лиса нисколько не радует.
Я снова думаю о письме, оставленном Юрой Владу. Что же он ему написал? Что бы ни было в конверте, момент отдать его Лису настал.
Да, точно.
Конверт достается из сумки. Я кладу его под ладонь спящего
В спальне занавешены окна. Тело Юры еще не кремировали. Я с Аней в обнимку сидел на мягкой кровати шириной во всю комнату. Слезы подруги падали на написанное синей пастой письмо, которое мы только нашли под подушкой Юры. Оно адресовано нам.
«Аня, Макс, простите меня, и попросите, чтобы Влад, Андрей и Михаил Леонидович тоже простили.
Я считаю, что свое время уже прожил. Я несчастлив, хоть и кажусь счастливым. Вы ведь и подумать не могли, что совершу такое? Никто не знает, что творится в душе каждого. Я не смогу быть счастливым. Моим мечтам не суждено сбыться. А просто быть живым без всякой цели не могу.
Ань, ты говорила, что у каждого человека есть цель в жизни, но я засомневался. Скольких людей знаю, чья жизнь не имела цели, т.е. была бессмысленной? Да большинство.
Жить ради чего? На благо общества? Зачем? Общество неисправимо. Эти предрассудки, гомофобия, быдло и гнилые люди неисправимы. Мне просто кажется, что мы ПРОСТО живем. Просто, понимаешь?
Макс, ты говорил, у любой депрессии есть выход. И, чтобы ты знал, я не сломлен. У меня нет депрессии. Я просто понял бессмысленность жизни, бессмысленность того, что мы делаем. Бессмысленность того, что мы пережили.
Макс, признайся, ты ведь понимаешь, о чем я. Ты ведь тоже совершал попытку самоубийства. Неужели тебе не хочется повторить это снова? Но, несмотря на пережитое, на то, как обращались с тобой родители, родственники, что ты долгое время лечился в хирургии, несмотря на те оставшиеся шрамы на твоем теле и твоей душе, ты продолжаешь жить.
Может, потому что тебя от той самой грани уберегают друзья? Они — та нить, которая, если порвется, уже не сможет тебя удержать.
Аня, Макс. Я вас люблю. Но человеческие чувства не могут меня заставить жить дальше.
Это мой осознанный выбор.
Не вините меня… Не хочу, чтобы вы видели, как моя жизнь катится ко дну. Мне пора уйти…
Когда хожу по улице, я вижу не только людей. А еще вижу бесчисленное множество жнецов, готовых всех, все человечество одним взмахом косы снести с лика планеты.
Я ничего не принес обществу. Но в обществе я разочарован, и желания быть чем-то полезным уже нет. Если бы люди были
Я не желаю жить в больном обществе. Хочу, чтобы в память обо мне не осталось ничего. Сожгите меня и все мои вещи и фотографии. Я должен жить только в памяти тех, кто знает и знал меня…
Теперь, пока бессмысленность написанного не полностью осознана мной, кладу вам письмо из прошлого под подушку.
Ваш Юрий».
Последние слова друга в двух листах выскользнули из наших рук. Я едва слышно спросил:
— Что будем делать?
Аня, в отличие от Кэти, легко разрешала мои сомнения.
— Оставим только самые дорогие вещи, остальные сожжем. Гитары и скрипку поделю с Листьевым, телефон и ноутбук разобьем, с остальным все ясно… И свитер. Тот коричневый шерстяной свитер. Мне нравилось, когда он его надевал. Оставлю себе… Но что делать с фотографиями?
Я откинулся на подушку Юры.
— Не знаю. Я ничего не знаю, Ань. Я. Не. Хочу. Ничего. Знать.
Накрыл лицо подушкой. Темно. Но как-то не легче.
— Надо написать о смерти. Макс, ты это сделаешь. Бери телефон и пиши на своей, на его страницах, в сообществе. Везде пиши.
Я стонал:
— Зачем? Заче-ем? Почему именно сейчас?
— Поднимайся, бери и пиши.
Она пробежалась по карманам моих джинсов, телефона не нашла. Вышла в зал и через некоторое время вернулась. Мне, так же лежащему под подушкой, она вложила в ладонь смартфон.
— Пиши. И так, чтобы текст был хорошим. Ты же журналист.
Пиши, пиши, пиши.
— Знаю, ты не спал всю ночь, но ты должен. Никто другой. Сейчас. Люди имеют право знать. Пиши.
Я убрал подушку, поднял телефон. Зашел в социальную сеть.
Решил, надо писать на стене профиля Юры.
С чего начать? Как сообщить его подписчикам, коих шесть тысяч триста двадцать два, о трагедии?
Со странным ощущением, словно после смерти лучшего друга прошло много лет, я нажимал на сенсорный экран смартфона.
«Он любил томатный сок.
И на свой двадцать первый день рождения, 4 апреля, он пил бы именно его, а не какой-то спиртосодержащий напиток. Потому что таким уж Юрий Духов был человеком, не терпящим алкоголь.