Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость
Шрифт:
Тело платформы вдруг ощутимо вздрагивает.
— Это что? — озаботился самый молодой из каротажной партии. Наверное, стажёр.
— Да не проблема, — говорит с каменным лицом буровой мастер, — У «Альфы» ногу номер четыре слегка подмыло, ну на пару метров всего, вот платформа и шатается. Зато остальные три ноги – стоят как влитые!
— Больше слушай, — улыбается главный полевой инженер каротажной партии, — Они тебя ещё отправят Келли Бушинга искать.[44] Просто лёд трётся о юбку. А платформа – сейсмостойкая, у неё есть такие амортизаторы. Представь компьютерный трекболл. Умножь размеры на сто! Время будет до работы, покажу это чудо техники.
Камбуз более всего напоминает ресторан на круизном лайнере эконом-класса. Пять сортов салатов, два дежурных супа, на выбор мясо, курица и рыба, плюс неограниченное количество десертов. Основные приёмы пищи четыре раза в сутки: завтрак, обед, ужин и «миднайт». В отличие от круизных лайнеров, на буровой работают по вахтам, и разницы между завтраком и ужином нет. Ты завтракаешь в шесть вечера? Без вопросов поджарим омлет. В промежутках между основными кормёжками, по-морскому называется «чай», хотя, естественно, большинство предпочитает бункероваться кофеином. Замечаю новшество: шикарная, сверкающая никелем, автоматическая кофеварка, с натуральным зерновым кофе, по нажатию кнопочки – что угодно: от сверхкрепкого эспрессо до «длинного мулата».
Но на камбузе круизная роскошь и кончается. Вся остальная площадь жилого модуля – как подводная лодка.
Кто-то из инженеров для смеху выложил на сервер чертежи платформы, как они выглядели в первоначальной версии 2003 года. Сто восемьдесят спальных мест, в кабинах по два человека! Тренажёрный зал, с сауной! Две комнаты отдыха: одна для телевизора, другая для бильярда и настольного футбола! Отдельная комната для совещаний на палубе «А»! Однако, «инжиниринг есть искусство возможного в суровой реальности происходящего». Жилой модуль лишился одной палубы, чтоб сэкономить пятьдесят миллионов баксов. Затем, потребовалось увеличить главные сепараторы. Затем, не хватило места под оборудование сервисных компаний. Наконец, кто-то очень умный закончил прочностные расчёты и объявил: пора убирать ещё две палубы жилого модуля, а то не впишемся в спецификацию по сейсмоустойчивости. Какая ещё комната для совещаний, какой ещё бильярд? Получилось – что получилось. Девяносто два спальных места.
Большинство кают – как купе в скором поезде, и душ с туалетом посередине – один на восемь коек. Садишься на толчок – не забудь запереть две двери, а закончил дело – не забудь вторую дверь отпереть, а то будут стучаться из соседней каюты. Если на борту нет буровиков, как раз по койке на нос, в принципе неплохо. Если платформа бурит, на борту сто семьдесят человек. Как все помещаются? Я же сказал: как на подводной лодке. «Горячие койки» – не слыхали? Койка закреплена за тобой на двенадцать часов в сутки. Время вышло, и в каюту приходит стюард: перестилать постели. Всё, приятель, пора на вахту.
На яично-жёлтой палубе трубного трюма, на аккуратных стальных подставках, – две длинные блестящие трубы, футов по пятьдесят [около 15 м] длиной. Приглядевшись, замечаем: серебристая поверхность покрыта отверстиями, пробками, лючками. На самом деле – робот. Не наивный киношный «Трансформер», неправдоподобное творчество художника с «мышкой», а реальная вещь. Внутри – многокилометровое переплетение проводов, бесконечные электронные платы с микросхемами, гидравлические поршни, насосы, вентили. Почему труба? Роботу предстоит спуститься в скважину. Если считать по вертикали – восемь тысяч футов [прибл. 2,4 км], а вдоль скважины – в три раза больше. Там, под землёй, умная машина раз сто пятьдесят присосётся как пиявка к стенке скважины, чтоб попробовать на вкус газ восточного фланга.
Будка каротажной станции и контейнер-мастерская – покрашены особым оттенком синего. Даже без логотипа понятно: «Шлюмберже» – самая большая в мире сервисная компания. Комбинезоны раньше были того же цвета, но правила поменялись. Теперь оранжевые – стандартные «морские». Внутри станции – равнодушный зуд кондиционеров, созвездие компьютерных экранов. Старший полевой инженер, худощавый малайский китаец, – за клавиатурой рабочей станции, разглядывает электронную схему на экране.
— Готовы в бой, мистер Лукас? — спрашиваю я, занося ногу через высокий порог кабины.
— Телеметрия не проходит через второй пробоотборник, — жалуется инженер, не отрывая взгляд от экрана, — A little problem.
— «LITTLE-2»[45]? Я ещё не забыл алфавитный суп!
Инженер расплывается в улыбке, — О! Как я сразу не догадался? Сколько лет трудились в «Шлюме»?
— Восемь. А ты?
— Три с половиной.
— Запасная плата есть?
— Думал уже. Запасной нет, но выдернем из одногаллонной камеры. Она на этом спуске не потребуется. Когда каротаж?
— Только на промывку пошли. В вашем распоряжении – часов шестнадцать.
— Великолепно. Как там ствол?
— Как у ржавой винтовки. С нарезкой и промоинами.
— Прихваты?
— Естественно.
Сто лет назад, когда Конрад и Марсель Шлюмберже придумали «электрический каротаж», то есть геофизические исследования на кабеле, – скважины были вертикальные, глубиной максимум в пару тысяч футов [около 700 м]. На чёрно-белых фото из голландской Индонезии или советского Грозного – ручку лебёдки крутят рабочие. И исследования тогда проводились простые: один или два прибора, делов на шесть часов.
После Второй Мировой – скважины стали глубже, а лебёдки – уже крутили двигателями. Старожилы ещё помнят ревущие судовые дизели «Детройт» и электрогенераторы «Онан». Новые приборы добавлялись ежегодно. Кроме изобретённых братьями Шлюмберже измерителей электросопротивления, начали делать исследования с радиоактивными источниками, затем: каротаж акустический, сейсмический, гидродинамический… Когда через трое суток работы механик с красными от недосыпа глазами выжимал кнопку «Стоп», облегчение после шума моторов – почти физическое.
А вот наша первая скважина на восточный фланг.
В две тысячи пятнадцатом, мы добываем газ – на пределе новейших технологий. По стволу – шесть тысяч восемьсот метров. Бронированного кабеля на огромной катушке – едва-едва хватит до забоя. Скважина – наклонная, оттого под своим весом приборы не пойдут. Придётся протолкнуть бурильной колонной. Вся программа геофизических исследований – шесть суток, если не случится чего-то непредвиденного, навроде сгоревшей телеметрической платы. Одно хорошо: больше не воет за окошком каротажной станции оглушительный «Детройт». Современные лебёдки – электрические, хотя не совсем бесшумные.