Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
И тогда оказалось, что это никакая не белка, а вовсе даже сучка соседей, тоже какой-то там недопердыш китайской расы, только с пушистым хвостом. От нее только мокрое место осталось. И хозяин ротвейлера закопал ее под каким-то цветком, а соседям не стал признаваться. Так вот, может быть, мой мелкий придурок тоже уже под каким-нибудь кустом закопан?
Я должен его найти, должен.
В больницу я попадаю к пяти часам. И не могу припарковаться, как обычно, – в это время по всему городу
Кружу вокруг больницы, может, кто-то будет выезжать, мне же надо найти местечко, ведь миллионы варшавян как-то находят постоянно место для парковки. Это такое общепольское чудо над Вислой.
И на третьем круге мне это тоже удается.
Я иду в отделение.
Как только моих ноздрей касается этот больничный запах, мне хочется бежать куда глаза глядят, только бы скорее отсюда. Я, однако, мило улыбаюсь сестрам, некоторые, как говорит Толстый, симпатичные попки налицо, но как-то меня вообще не цепляет.
Открываю дверь в палату номер пять, где лежит матушка.
И кого я вижу у ее постели?
Профессора Зигмунта.
А мать, хотя у нее и опухшие глаза, словно она плакала недавно, утешающе гладит его по руке.
Что это он такой пришибленный? Четвертого игрока в бридж никак не могут найти?
Я вхожу, и только в этот момент матушка меня замечает. Профессор вскакивает, как по команде, подает мне руку, я здороваюсь с матушкой, он делает жест, который, наверно, означает, что он уходит, но мать говорит:
– Подожди в коридоре, Иеремиашу еще нужно поговорить с доктором.
Наверно, это какой-то шифр, потому что я, например, не понимаю, какое отношение имеет одно к другому. Он выходит, я сажусь на его стул, еще, прошу прощения, теплый, но никакого врача в пределах досягаемости не вижу.
– А что это профессор такой несчастный? – спрашиваю беззаботно, потому что надо же что-то сказать.
– Близко к сердцу принял – такой уж он порядочный человек.
Не понимаю, при чем тут «порядочный человек».
И вообще – что это такое: «порядочный человек»? Для меня это синоним слова «ничего». Когда нечего сказать о человеке – нельзя сказать, что он умный, смешной, мерзкий, веселый, красивый или хотя бы богатый, тогда говорят вот это слово: «порядочный». Не убийца, не насильник, не вор. Такой порядочный человек. И близко к сердцу принял.
Порядочный он… Вот вечно она какую-нибудь шпильку в мой адрес отпустит, я же знаю, что она имела в виду: что я вот не порядочный, я близко к сердцу не принял. А если бы она еще знала о Геракле…
– Милый, тебе, наверно, надо поговорить с врачом. Он придет через минутку…
– Не волнуйся, я поговорю, – говорю я и обвожу взглядом палату.
Тут лежат четыре бабы, сейчас время посещений, у постели каждой сидят посетители. Это мило. А я бы хотел,
– Это от Зигмунта. А вчера у меня была Юлия. У меня есть все, что нужно, – она берет меня за руку, и я не знаю, что делать, и похлопываю ее по руке.
– Не бойся, ты скоро уже отсюда выйдешь.
Глаза матушки вдруг наполняются слезами. Марту я бы обнял, а вот с плачущей матерью что делать, я не представляю.
– Я хотела бы увидеть Геракла, – прерывающимся голосом говорит матушка.
Ну конечно!
– Тут, в больнице? Ты же знаешь, что это невозможно, – говорю я тихо. Да где же я возьму ей этого уродца!
– У меня операция послезавтра… принеси его завтра, пожалуйста… Иди, поговори с врачом, а потом возвращайся сюда, ладно? – она старается держаться, а я с облегчением встаю со стула. Уж лучше разговаривать с врачом – потому что я все равно не знаю, как ей помочь. – Попроси Зигмунта, пусть он войдет, пусть не боится…
До этого не боялся, значит, а сейчас вдруг забоялся?
– Я сейчас приду, мама. – Я выхожу из палаты и оглядываю коридор: профессор подпирает стенку.
– Заходите, пан профессор, я пойду поговорю с врачом, – говорю я и иду в ординаторскую.
Там сидят три девицы и пьют кофе. Запах приятный, девушки красивые, живи не хочу.
– Прошу прощения, я ищу лечащего врача своей матери, Юстины Чакевич, я не знаю его фамилию, может быть, кто-то из вас может мне помочь? – я говорю тихо, улыбаюсь очень вежливо, ничто так не заводит женщин, как вид беззащитного мужчины, который нуждается в помощи. И одна из сестер бросается ко мне – симпатичная блондиночка.
– Пойдемте, я посмотрю, может, он в кабинете. Скоро будет обход.
Она тихонько стучит в дверь кабинета, за дверью звучит трубное «войдите!», и она просовывает голову в щелку:
– Пан доктор, тут сын Чакевич пришел…
Она пропускает меня в дверь, я захожу.
Пожилой седой врач в белом халате сидит у компьютера. Он поднимается, протягивает мне руку:
– Колач. Садитесь, пожалуйста.
Я сажусь на стул напротив него.
Он снимает очки, протирает их, надевает обратно. Кадр как из плохого фильма.
– Что с матерью? – спрашиваю я. Ведь надо же как-то начать разговор.
– Ситуация довольно серьезная, видите ли, мы слишком поздно обнаружили это новообразование. Конечно, надо оперировать, и мы будем делать операцию. Придется отрезать грудь, почистить лимфоузлы, ну и после этого начнется, собственно, сам процесс лечения.
– Какое еще новообразование? – я отдаю себе отчет, что выгляжу очень глупо, но это наверняка просто ошибка, а то почему я ничего не знаю. – Моя мать пришла на обследование… Юстина Чакевич… – повторяю я.